Михаил Бочкарёв - Лунный синдром (сборник)

— Да нет, — перебил его Антон, — просто, чтобы без всяких «Моментов», от жары, например?

— От жары? От жары вроде не было. А что?

— Да так, ничего.

— У меня в детстве солнечный удар был, так я просто без сознания упал, потом когда в себя пришёл, ничего не помнил.

— Понятно, — промямлил Антон и помрачнел. Ему снова стало казаться, что он слышит какое-то бормотание. Он прислушался и понял, что звук доносится с лоджии, на которую из кухни вела приоткрытая дверь.

— Там кто-то есть? — тревожно спросил Лермонтон, посмотрев в сторону балкона.

— Никого, — удивился Игнат.

— А ты ничего не слышишь?

Игнат прислушался.

— Ничего.

«Опять началось» — подумал Антон и одним глотком истребил половину бутылки.

— Не слышишь разве, там кто-то бормочет, — с надеждой спросил он, глядя в ничего не понимающие глаза приятеля.

— Да это, наверное, черепаха газетами шуршит.

— Черепаха?

Антон встал и приблизился к стеклу. На балконе, в клетке, предназначенной скорее для грызунов, сидела маленькая черепаха. Черепаха сидела, наполовину вытащив свою страшную голову из панциря, и тупо смотрела в одну точку. И ещё черепаха что-то говорила, Антон это понял сразу. Бормотание доносилось из её крохотного, неподвижного рта.

Он решительно вышел на балкон и присел возле клетки.

— …конечно, что им до меня? Что у меня может быть своя жизнь, свои мечты, планы, — сомнабулически бормотало животное, не обращая никакого внимания на Антона, — они озабочены только собой, эгоисты! Никого не замечают, кроме самих себя. Посадили в клетку, сиди, мол, думай! Неужели я рождён лишь для того, чтобы быть игрушкой в руках порабощённых мерцающими экранами, алкоголем и жаждой наслаждений двуногих беспанцирных примитивов? Эта планета была нашей задолго до того, как их бракованный ген занёс сюда тот чёртов метеорит!

Черепаха нервно моргнула, и Антону на миг показалось, что у неё из глаза вытекла микроскопическая слеза.

— Они полагают, что они разумны, — продолжала черепаха обиженное бормотание, — идут вразрез с природой, живут, нарушая все законы бытия, не осознавая даже, что являются лишь паразитами на этой планете, подобно термитам, питающимся волокнами дерева и губящим его, эти инородки высасывают ресурсы планеты, едят нас, настоящих хозяев земли, да ещё и сажают нас в клетки, себе на забаву!

— Эй! Черепаха! — не выдержал Антон, — эй ты что? Ты умеешь говорить?

— Конечно, я умею говорить, — черепаха ответила на вопрос, как будто даже не осознавая того, что кто-то её спросил, — я умею так говорить, что ваш огромный мешок серого дерьма, который вы гордо называете мозгом, и не постигнет никогда моих слов! Взяли себе в обиход самый примитивный из всех лингвистических словарей, мнят себя первооткрывателями всех мирских тайн, и ещё спрашивают меня…

Тут вдруг черепаха замолчала и посмотрела на Антона. На самом деле она смотрела на него и до этого, но взгляд её был затуманен, как городской пейзаж в пелене раннего утра. Теперь же взгляд её сфокусировался и стал настороженно заинтересованным.

— Показалось, наверное, — сказала черепаха, — совпадение.

Она снова затуманила глаза.

— Что значит «совпадение»? — медленно проговорил Антон.

Взгляд черепахи опять собрался и глаза её едва заметно сверкнули.

— Неужели понимаешь? — удивлённо спросила она.

— Понимаю! — ответил Антон, понимая, что он конченый псих.

— Как же это может быть? — нагло поинтересовалась черепаха.

— Не знаю?

— Я что, с ума схожу? — спросила черепаха, но по интонации стало понятно, что вопрос она задаёт, скорее, сама себе.

— Нет, это я спятил! — сокрушённо произнёс побледневший Лермонтон, и тут увидел, что за его диалогом наблюдает балансирующий на пороге балкона Игнат.

— Ты это с кем говоришь?

— С черепахой, — признался Антон, и виновато посмотрел на хозяина рептилии.

— Да ты шизик! — однозначно заявил Игнат, — И чего она говорит?

— Говорит, что мы планету губим, а на самом деле являемся паразитами.

— Умная какая.

Черепаха всё это время внимательно слушала, и удивлённо, насколько возможно для черепахи, смотрела на Антона. Она вытянула голову из панциря, как телескопическую удочку, и когда Лермонтон вновь повернулся к ней, возбуждённо затараторила:

— Скажи этому болвану, чтоб выпустил меня! Попроси, пусть он меня тебе подарит! Сделай что-нибудь! Я уже не могу сидеть в этой клетке!

— Игнат, слушай, подари мне её? — подчинился Лермонтон, глядя на черепаху, как на восьмое чудо света.