Владислав Кетат - Стать бессмертным

— Понимаешь, это же самое настоящее издевательство над народом, — говорит девушка, размашисто жестикулируя, — когда вскрываешь, пусть и ненастоящее яйцо, подсознательно хочешь видеть жёлтую, а не паскудно-голубую начинку. Есть понимать?

Долговязый кавалер, кажется, совсем не втыкает в ход мыслей своей спутницы, а лишь шарит глазами по её грудям, раскачивающимся под кофточкой.

— Да, какая разница, какого цвета эта хреновина в киндер-сюрпризе? — наконец вопрошает он.

Девушка театрально вздымает руки к воображаемым небесам, а потом также театрально обрушивает их себе на колени.

— Ты, это, на голубизну что ли намекаешь? — делает парень робкую попытку приблизиться к смыслу сказанного его подругой.

Девушка снова проделывает безмолвные эволюции руками.

— Выпейте лучше, — говорит подошедшая пожилая официантка, больше похожая на уборщицу, и ставит на их стол кружку пива и стакан ярко жёлтого (должно быть, апельсинового) соку.

— С этими надо что-то делать, — тихо говорит Лена, глазами показывая на соседей, — твой ход.

Делаю глубокий вздох и начинаю:

— Молодые люди, — произношу я, с наивозможнейшей добротой в голосе, обращаясь к новым персонажам, — простите за вторжение, но мы случайно подслушали ваш разговор и хотим вам сказать вот что. Вы (я поворачиваюсь к девушке) были абсолютно правы в своих рассуждениях относительно начинки шоколадных яиц, известных как «Киндер-сюрприз», только сделали немного поверхностные выводы. Мы с моей коллегой, — показываю на Лену рукой (Лена чуть привстаёт), — считаем, что смена цвета пластиковых капсул является свидетельством того, что производство этих самых «Киндер-сюрпризов» полностью контролируется роботами, то есть, машинами, которые не в силах проводить таких параллелей, как вы. Для них без разницы: что жёлтый, что салатовый.

Выражение лица девушки я, должно быть, запомню на всю свою оставшуюся жизнь. А вот, туповатый торец молодого человека изменился мало, видно, он у него вообще никогда не меняется.

— Очень хорошо, что вы обратили на это внимание, — продолжаю я, — мы с моей коллегой (Лена опять привстаёт) работаем над тем, чтобы открыть людям глаза на то, что всё больше и больше нашей жизни контролируется машинами. Это заговор — машины против людей. Сегодня это — производство шоколадных яиц, а завтра…

— Птицефермы! — хватает Лена эстафетную палочку. — Вот, ещё одно доказательство того, что машины уже почти завладели миром. — Лена держит в руке недавно обретённую картину. — Роботы овладели сознанием несчастного, нарисовавшего её. Он даже с закрытыми глазами видит их лишённые эмоций лица, точнее то, что у них вместо лиц…

Наши соседи зовут официантку, молча расплачиваются, встают и тихо, не оглядываясь, выходят.

— Я тебе говорила, что для тебя ещё не всё потеряно? — спрашивает Лена, отсмеявшись.

— Да, — отвечаю я, — говорила…

Должно быть, каждого человека в определённом возрасте посещает неутешительная мысль о конечности его земного существования. Одним она является, когда те стоят у гроба почившего родственника, другим — во время очередной диспансеризации, третьим — в кино, Евгению Ивановичу она пришла в постели.

Чудесным майским утром семьдесят седьмого года он лежал на двуспальной, отмеченной следами ночной страсти кровати, и наблюдал за тем, как забавно перемещаются по потолку то и дело прорывающиеся сквозь неплотные рыжие занавески солнечные зайчики. Хозяйка кровати — инженер первой категории Надежда Смирнова — лежала на левом боку голая, к Евгению Ивановичу спиной, так, что Евгений Иванович мог наблюдать её наполовину прикрытый простынёй зад и полные, согнутые в коленях ноги. Надежда ещё спала. Она дышла спокойно и глубоко, как дышат во сне дети, закоренелые мерзавцы и женщины, счастливые в браке. Евгений Иванович аккуратно, чтобы не разбудить любовницу, прикрыл её оголившийся тыл простынёй, тихо поднялся с постели и на цыпочках прошёл на кухню.

Почему именно Надеждин голый зад привёл Евгения Ивановича к мысли о бренности всего сущего, непонятно. Видимо, это одна из тех загадок, которые не под силу разгадать ни пожилым фрейдистам, ни молодым юнгианцам. Так или иначе, Евгений Иванович именно в тот момент осознал, что он когда-нибудь действительно умрёт. Разумеется, подобные мысли приходили к нему и раньше, но только эта оказалась настолько сильной, что под её действием Евгений Иванович сел на табуретку и закурил, чего не делал довольно давно. Второй по силе, да и по важности тоже, за то утро стала мысль о том, что ему каким-либо образом необходимо оставить о себе память. Так сказать, след в истории.