В 1989 году, после того как за участие в событиях на площади Тянь-Ань-Мынь отца Лены арестовали и посадили, и мать увезла её обратно в Союз. Лена окончила обычную московскую школу и поступила в Педагогический институт имени Н. К. Крупской, но, проучившись там всего три года, из-за увлечения политикой, бросила. В конце девяностых она стала членом радикальной ультралевой организации «Дети разных народов» пропагандировавшей бесперспективность развития России по образцу западного «свободного» общества, противопоставляя ему классический марксизм с элементами анархизма.
Я откашливаюсь и мельком смотрю на Лену, надеясь увидеть хоть какую-нибудь реакцию на сказанное, и, кажется, различаю на нём чуть заметную, непонятного сорта улыбку.
— С молодыми людьми Лена сходилась легко, — продолжаю я, — но также легко и расставалась, а вот со сверстницами отношения у неё складывались куда лучше. (Лена вопросительно поднимает правую бровь) Под влиянием подруги-феминистки, которая ратовала за восстановления в государстве современной формы матриархата, а также за замену отчества на матчество — Светланович, Еленовна — ребёнка в свидетельстве о рождении, Лена ненадолго увлеклась розовым. Но когда выяснилось, что для секса с другой женщиной она слишком эгоистична, престала. Секс же с мужчинами Лена никогда не отрицала, но лишь в контексте его полезности для женского здоровья…
— Если отбросить гражданок с генотипом, несоответствующим их фенотипу, — задумчиво произносит Лена, — моду на розовое и женское любопытство, то в сухом остатке будет лишь страх оказаться несостоятельной в постели с мужчиной, тот самый, кстати, какой приводит некоторых молодых мальчиков в бар «Голубая устрица» на шишку старших товарищей. Извините, Алексей Германович, я вас, кажется, перебила.
— Ничего, ничего. Мне отсталость только рассказать, как Лена попала в город Сениши.
— Ладно, сама расскажу. Я переехала сюда, потому что здесь бабкин дом и потому что мне здесь нравиться. Самой бабки, правда, давно нет.
Лена закуривает ещё одну сигарету. Она, вообще многовато курит, как я успел заметить.
— В принципе, интересно получилось. Особенно мне понравилось про матчество — говорит она, также задумчиво, что и раньше, — как вы думаете, а мой папа до сих пор на киче парится?
— Наверное. У них там, говорят, срока огромные…
— …и этапы длинные. Вы прибавили мне лишние пять лет, и ещё, Китай бойкотировал олимпиаду-80.
— Ой.
— Да ладно, теперь моя очередь…
По Лениной версии я — внук немецкого военнопленного (ничего подобного, мой дед — был самый обычный поволжский немец). Его сын, мой отец — Герман Цейслер — родился на поселении «Нерчинская каторга» (где это?), в «оттепель» уехал в Москву и поступил в университет, женился на сокурснице, но довольно скоро развёлся. Женился второй раз довольно поздно, за сорок (угадала). От второго брака у него родился сын, то есть я. Других детей не было (опять угадала). Теперь непосредственно обо мне. Я — типичный ребёнок ИТРов, родившийся в век НТРа. Брежневский пионер. Горбачёвский комсомолец. В детстве ходил в радиокружок и изостудию (почти угадала). Был тайно влюблён сначала в Красную Шапочку, а потом в Алису Селезнёву (ничего подобного — сначала в Мишель Мерсье, потом в Софи Марсо). Последний советский романтик…
Дальше Лена перечисляет наличествующие и отсутствующие черты моей личности. Итак, чего по её мнению у меня нет: конкретной цели в жизни — поэтому я и стал преподавателем; смелости — иначе бы я давно эмигрировал. Но, зато есть: инфантильность — иначе бы я уже женился; безволие — иначе бы меня не сослали в такую глушь… Короче, размазня. Она, конечно, так прямо не говорит «размазня» — это уж я сам для себя резюмирую. Но, какие-то положительные черты у меня всё-таки есть, поскольку я при таком букете вроде бы не алкоголик.
— И на том спасибо, — говорю я и слегка кланяюсь.
— Конечно, было бы лучше, если бы вы сами мне наврали про себя с три короба, — отвечает Лена и делает книксен. — Но, что выросло, то выросло — уговор дороже денег.
— Лена, вы что, любите, когда вам врут?
— Сложно сказать, что я люблю. — Лена становится серьёзной, чем меня несколько настораживает. — Проще перечислить то, чего я не люблю. Этих вещей всего несколько, но ненавижу я их так безжалостно, что для них гораздо лучше, не попадаться мне на дороге.
— Например?
— Например, мужиков, которые трахаются по-колхозному.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу