Владислав Кетат - Стать бессмертным

— Алексей, очнитесь, — слышу я знакомый голос, — очнитесь, прошу вас.

Открываю глаза и вижу прямо перед собой беспокойное лицо Рыжова, окаймлённое, словно нимбом, жёлтым светом от фонаря.

— Простите, что напугал, — говорит Рыжов, — но я подумал, вдруг вы опять надумаете грохнуться в обморок…

— И в мыслях не было, Евгений Иванович, — говорю я, растирая виски, — просто задумался чуток…

— Хорошо. Прежде чем мы с вами начнём выяснять отношения, Алексей, хочу вам сразу сказать, что я не знал о вашей с Алёной связи. Не скрою, я удивлён тому, как всё так вот совпало, но в жизни, как известно, случаются такие сюжеты, которые, как бы это сказать…

— Не снились нашим мудрецам.

— Именно.

— Я не буду выяснять с вами отношения, Евгений Иванович, — говорю я, — честно говоря, я вообще не хочу иметь с вами никаких отношений.

Рыжов кивает.

— Поверьте, понимаю вас, прекрасно. Я что-нибудь могу для вас сделать?

— Исчезните, пожалуйста.

Рыжов улыбается уголком рта, и становится похожим на чёрта из какого-то мультика.

— Всенепременно, Алексей, только скажите честно, чем вы сейчас думаете заняться?

— Напьюсь.

— Вот и славно. Тогда, я за вас спокоен, прощайте.

Широко улыбнувшись, Рыжов протягивает мне свою длинную ладонь. Его рот полуоткрыт, и я вижу внутри слабое мерцание металлических коронок.

Чуть поколебавшись, без особого удовольствия, я всё-таки пожимаю узкую холодную ладонь.

Просыпаюсь я поздно, когда короткий зимний день уже подходит к концу. Тот факт, совершенно безобидный, кстати, для трезвого выспавшегося человека, что я проспал целый день, обрушивает моё настроение до минимума. В остальном, я чувствую себя практически сносно. Голова почти не болит, но, видимо от долгого брожения по улицам, гудят ноги.

Поднимаюсь с кушетки и понимаю, что я не дома, то есть не в общаге, и не у Лены. Дезориентированный в пространстве и неодетый, выхожу в коридор. Только там до меня доходит, где я. Запах, на который я обратил внимание в прошлый визит сюда, возвращает мне память. Бешеным диафильмом перед глазами начинают мелькать чуть расфокусированные кадры: вот я где-то в районе вокзала до чёртиков напиваюсь с какими-то парнями, возможно, моими студентами; вот, брожу по пустому студёному городу; вот, греюсь в подъезде, скорее всего, Ленином; вот, уже под утро, проходя мимо какого-то ужасного старого здания в стиле первых пятилеток, нос к носу сталкиваюсь с Мясоедовым, который хватает меня в охапку и волочёт к себе домой. Там я медленно трезвею, и в мою проясняющуюся голову неторопливо, но основательно вселяется кошмар.

С невесёлыми воспоминаниями в голове, практически по приборам дохожу до уборной, где меня несильно однократно рвёт. Легче мне от этого не становится, и настроение ухудшается ещё больше. Это похоже на формальную расплату за совершённые вчера прегрешения — вроде бы и наказан, но как-то не серьёзно, по-детски. В очередной раз пообещав себе больше никогда в жизни не пить, я, прихрамывая на обе ноги сразу, иду на кухню.

Там, в самом углу, между плитой и колонкой, спиной к столу сидит Мясоедов, на коленях у которого, положив одну ножку на другую, маленькая женщина с густыми рыжими волосами. Уткнувшись в рыжую гриву, Мясоедов что-то тихо шепчет женщине на ушко (до меня доносится только «мур-мур-мур»), а она в ответ хихикает еле слышно.

Меня замечают, когда я, с проворством подбитого танка, совершаю разворот на месте.

— Алексей, здорово! — кричит Мясоедов так громко, будто я на другом конце города, и, обращаясь к даме: — это Алексей, я тебе про него рассказывал. — Потом, опять ко мне: — Чего ты там стоишь, заходи!

— Я неодет, — говорю я, прикрывая руками волосатый живот.

— Мы тоже! — хором отвечают Мясоедов и его женщина и смеются. Только теперь я замечаю, что они оба в нижнем бельё — он в трусах и в майке, она — в короткой ночной рубашке.

Они смеются долго, даже слишком. Я думаю, что их, должно быть, веселит мой внешний вид, и слегка злюсь, но сразу же остываю, поскольку смех их такой искренний и беззлобный, что у меня самого рот расползается вширь, должно быть, придавая моей похмельной харе жутковатый вид.

— Что, так плохо, да? — спрашивает женщина. — Вы ведь вчера пили, да?

— Да, вчера я пил…

Она слезает с мясоедовских жирных колен и, ставя маленькие босые ступни в третью позицию, подходит ко мне. Протягивает тонкую белую руку:

— Света.

— Алексей, — отвечаю я и неожиданно для себя пожимаю её ладошку способом, который рекламировал Беляев на своей лекции (левая рука остаётся прикрывать живот).