В дверь заглянул Шкандыба, тряхнул кучеряшками своей взлохмаченной головы и сказал:
— А, ты здесь! Зайди-ка ко мне! — и исчез.
Следователь прошел к шефу:
— Слушаю, Виктор Александрович!
— Почему у тебя дело просрочено? — поворочался в кресле Кучерявый.
— Я же тебе напоминал.
— По Яньшеву, что ли?
— Да, по злостному нарушению надзора.
— Оно не просрочено, я его приостановил по болезни поднадзорного, — нашелся Комлев. — И вот возобновляю производство и в суд.
— Ты там глубже копни. Не зря он по вечерам блудил.
— Как раз сейчас занимаюсь.
— И болезнь может липой оказаться.
Афанасий вышел: «Где взять справку, чтоб приостановить по болезни? Тормошилова что ли попросить? Если только он на меня полкана за Валюху не спустит…»
Вернувшись к себе, позвонил в опорный:
— Иван Иваныч!
— Объявился, наконец.
— Да, это Комлев. Ты уж меня шибко не ругай. Я к тебе с просьбой.
— Небось, опять справку надо?
— Как в воду глядел. У меня тут Яньшева дело залежалось. Поднадзорный. Он, наверно, и тебе сильно поднадоел.
— А что там по нему?
— Нельзя ли его на больничный задним числом деньков на десять?
— Ты, я вижу, в роль входишь, асом становишься! Ну, давай, давай, расти! Оформлю я тебе справочку…
— Вот уж выручишь, Иван Иваныч.
Весь следующий день для Комлева был наполнен ожиданием предстоящей встречи с Людмилой Ивановной. Он часто бросал взгляд в окно, на командирские часы, представлял, как они вдвоем пойдут по отливающему золотом осеннему саду, по его шуршащим листьям на земле, и таким же неспешным будет их тихий разговор. Он расскажет ей о своей бестолковой милицейской жизни и никто их не встретит, не побеспокоит…
Перед самым обедом в кабинет вошел понурый Тормошилов и сунул листок:
— Вот тебе, что просил.
Комлев, не глядя, спрятал листок в папку и спросил:
— А что ты хмурый такой? Нездоровится, что ли?
— Это вы тут все больно здоровые, слишком даже… — резанул Тормошилов и заспешил в сторону коридора. Афанасий покачал головой от удивления, сам же направился в столовую-кафе «Снежана», где кормили более-менее сносно, и то потому, что оно было под особым милицейским контролем.
После обеда возиться с бумагами не хотелось, и он, не зная, чем занять себя, задержался у самого входа в отдел. Неподалеку стояла группа милиционеров. Они курили, и, не обращая внимания на Комлева, перемывали косточки начальству, делились последними новостями. Здесь же был и сержант Борских с красной бархатной повязкой помощника дежурного на рукаве.
— Здравствуйте, Афанасий Герасимовнч! — поздоровался милиционер.
— Ну, здравствуй! А ты, вижу, все-таки перебрался?
— Свет не без добрых людей. Вы мне тогда рапорт не подписали. Зато ротный пошел навстречу.
— Как же это ты сумел?
— Сумел… Рыбак рыбака издалече видит. Вы вот может дичь уважаете, а ротный — он спец по сазану…
— Понятно… Только я больше честность уважаю.
Вернувшись в кабинет, Комлев поднял трубку растрезвонившегося телефона:
— Да, Людмила Ивановна, это я. Что? Пленум райкома. Понимаю. Давайте на завтра.
С досады ударил трубкой по яньшевскому делу.
— Целый день насмарку. И завтра работать будет невозможно. Нет, надо брать себя в руки. С утра займусь бумагами.
Едва осеннее солнце стало пробивать в утреннем тумане свои первые робкие лазы, Комлев уже был за рабочим столом. В яньшевском деле не хватало только постановления о возобновлении производства. Сам быстро напечатал его на портативной пишущей машинке, подписал и, сложив бумажки в определенном порядке, прошил жесткой кордовой нитью.
— Теперь можно вызывать и поднадзорного, — позвонил на опорный пункт. — Иван Иваныч!
— Чего тебе еще?
— Ты бы ко мне Яньшева не направил? Пара допросов осталась.
— Кого-кого, Яньшева?.. Занимайся, если охота…
— А, может, ты сам доставишь его по всей форме.
— Знаешь что, Афоня Герасимыч… Я бы тебе доставил, конечно… Только боюсь, ты после этого заикой останешься на всю жизнь. Ты бумажки свои почитай как следует, а потом уж звони…
В трубке запискало.
Комлев недоуменно взял дело, стал просматривать. На листе, который вчера принес участковый, прочитал:
«копия
СВИДЕТЕЛЬСТВО О СМЕРТИ
Гражданин Янышев Николай Иванович…
умер
причина смерти: множественные травмы, несовместимые с жизнью, полученные при падении с поезда…»
— Ну, дожил ты, Комлев, или как там тебя, Герасим. Покойников на допрос вызываешь! Что же Тормошилов ничего не сказал. Сунул бумажку в руки. И все тут.
Читать дальше