Михаил Федоров - Искатель, 2014 № 06

— Ты что на улице ждешь? Папы дома еще нет.

— Я желал тэт-на-тэт с тобой поговорить.

— Конспирация? Ну пошли. На лавочку. Слушаю вас, синьор Помидор, — произнесла она, глядя на его красное от жары и волнения лицо.

— Видишь ли, Тома, скажу честно. Я тебе никогда не говорил о своих прошлых встречах с женщинами, считал, что это не надо делать. Да и вряд ли тебе это было бы интересно.

— Ну, как сказать, как сказать, — усмехнулась она.

— А сейчас понимаю, что мне надо было быть с тобой более откровенным.

— Напиши мемуары, как Казанова.

— Дело тут совсем в другом, — заметил Михаил.

— Это что, предисловие к твоему секрету? — насторожилась Тома.

— Увы, да. Одна моя знакомая дала о себе знать. И это может отразиться на нашей свадьбе.

— Та-ак, — протянула Тома. — Что же это все значит?

— Оказывается, она ждет ребенка… А я, честное слово, люблю только тебя.

Тамара покраснела:

— … На каком же она месяце?

— На шестом, — проговорил Подцыбин, глотая слова.

— И ты скрывал от меня?! — встала и решительно направилась к дому.

— Ничего не скрывал, так уж получилось, — бежал рядом Михаил. — Я и знать про нее забыл. Я и не предполагал…

Тамара резко остановилась:

— Подлец же ты, Мишка!

Сказала и пошла дальше.

Подцыбин не отставал:

— Написала мне. Я ответил, что люблю другую. Встреч больше не было. А теперь и сам не знаю, как быть.

Тома гордо вошла в подъезд и дверь захлопнулась перед носом Михаила. Процокала каблуками по кафельному полу к лифту, вдавила клавишу. Лифт тут же распахнулся. Постояла в нерешительности, оглянулась на любопытную бабку-консьержку в глубине холла и, как можно незаметнее, вернулась назад. Через стекло посмотрела на сутулую фигуру Михаила, обхватившего голову. Тихо вышла из подъезда и встала у него за спиной:

— Что же она, стерва, полгода ждала и молчала?

Он повернулся, не веря своим ушам.

— Понятно… Ну и какое же твое решение? — был следующий вопрос.

И тут же:

— Она что, угрожает тебе?

Словно очнулся:

— Они с матерью к моему начальству хотят идти!

— А ты?

— Пусть идут!

— И что будет?

— Выгонят, наверно.

— Ты что… — поправила себе челку, — Неужели ничего нельзя придумать?

— Не знаю.

— Пошли к отцу. Он скоро должен приехать, — твердо сказала она.

— А он будет ли со мной говорить? — спросил Подцыбин, входя в лифт.

Тома промолчала. Поднялись на лифте, вышли в городошный коридор, в котором стремительной битой налетел на дверь генеральской квартиры уже знакомый Михаилу краснощекий велосипедист-лихач.

— Ну, хулиган! — вырвалось у Тамары.

— Бог с ним, — проговорил Подцыбин.

— А папа ваш Иван Филатыч, не приехал разве? — встретила вопросом Нина Михайловна.

— Он будет к семи, — прошелестел Михаил.

— Мы пойдем ко мне, — сказала дочь матери, потащив Мишачка за рукав.

— Ответь мне на один вопрос, — проговорила она, усаживаясь напротив него в мягкое кресло. — У тебя будет ребенок. Какие же чувства испытываешь ты сейчас?

Подцыбин пожал плечами:

— …Дайте мне сначала посмотреть на него.

— Женись и все проблемы отпадут, — глянула вму в глаза прищуренным взглядом.

— Главная проблема, — сдавленно проговорил Михаил. — Не потерять тебя.

— Ты правду говоришь?

— Если мне не веришь…Если я тебе не нужен, так и скажи.

— Нет, не скажу.

Тома встала и вышла из комнаты.

Подцыбин чувствовал себя, как при переходе снежного карниза в горах, который чуть осел под тобой и вот-вот при следующем твоем шаге обрушится в бездну. По собственному скромному опыту знал, что в такие минуты иногда овладевает полнейшее спокойствие, человек как бы смиряется со своей судьбой: будь что будет, ничего не поделаешь. И с этой свободой от всякой ответственности за себя, за свою жизнь становится легко-легко на душе, и начинают привлекать внимание совершенно незначительные подробности окружающей обстановки: какой-нибудь камешек или льдина на краю обрыва, дохленький рододендрон в протаявшей снежной лунке.

Нечто подобное было с ним и сейчас. И он, стоя посреди комнаты, вдруг заметил мотылька на оконном стекле, тщетно пытавшегося вылететь сквозь невидимую преграду и так мягко и тихо шуршащего своими пергаментными крыльями. Потом он посмотрел на стену и отметил миленький рисунок обоев: вазочки — конфетки — вазочки — конфетки, а в промежутках — шарики. «Бывшая детская», — подумалось ему. Взгляд скользнул дальше по книжному шкафу с несколькими полками книг. Среди них он отметил потертый корешок томика Рембо и рядом в затененном уголке между блестящих обложек неожиданно обнаружил темную, почти незаметную на первый взгляд деревянную икону с изображением Богоматери с младенцем. В этот момент вошла Тома и, проследив его взгляд, задумчиво остановилась возле.