Олег Азарьев - Искатель. 2013. Выпуск №5

— В область.

— Куда именно? Зачем?

— Рыбачить мне там нравится.

— Что-то удочек при вас не было.

— А я по дороге кусты ломаю.

— Вы, я вижу, опять ничего не поняли. Может, задержание оформить? Посидите, подумаете.

— Помилуйте, за что?

— Почему не являлись по нашим вызовам? Где вы вообще были все это время?

Вопросы, которые большинство людей с избытком наполнило бы гневом и возмущением, следователь произносил голосом автомата, объявляющего точное время. Такому самообладанию любой позавидует. Держись, держись, будь достойным противником! Они не знают! Иначе он давно сказал бы.

— В себя приходил…

— Странный способ приходить в себя — сбежать из дому и нигде не показываться.

Я опускаю голову.

— Ладно. Вы были одни в фургоне в момент аварии?

— Уже двадцать раз всем отвечал. Да, я был один.

— Чем подтвердите?

— Ничем, наверное.

— Вы понимаете, что вам может светить причинение смерти по неосторожности? И это не в худшем случае.

— Я же говорю: я не знаю, кто это и как он там оказался! Когда пришел в себя, это… тело уже там было. А кто это? Северцев?

— Вы лучше о себе думайте, а не о теле. Кстати, о Северцеве. Когда его машина там появилась?

— Не знаю. Ее я тоже увидел, только когда очнулся.

— Скажите пожалуйста, какое совпадение! В столь ранний час он вдруг решил покататься по лесу…

— Это не совпадение. Я ехал к Николаю Валентиновичу на дачу. Видимо, он забеспокоился, когда заметил, что меня долго нет. И поехал навстречу.

— Н-да? А что это вы ездите по гостям так рано?

— Он часто меня вызывает внезапно. Звонит — и все. У жены… у бывшей жены его спросите.

— Мы спросим, спросим. И вообще, еще вернемся к этой теме. Теперь о другом. Вы точно помните, когда потеряли сознание?

— Нуда. Когда фургон перевернулся…

— Странно. Вас ведь на дороге нашли. В девяти метрах от фургона, если уж говорить совсем то…

…чно в шпионский роман попал. Нос морщился от кислого запаха обмана, подставы, разводки, кидалова — всего, что могло стоять за этим странным человеком. Но его неуклюжесть и пришибленность подкупали вернее документов. Что-то оглушило его куда больше, чем меня: он смотрел — и не видел, двигался — но не сознавал куда, слушал — но упускал суть… Все твердил: «Невероятно, невероятно!» — до тех пор, пока не произнес это слово раз восемьдесят. И вот, мы — в темном салоне, а мой новый знакомец укутался в молчание, сосредоточенно глядя на свое приплясывающее колено. Когда я уже раскрыл было рот, чтобы вытащить из него хоть кроху обещанных разъяснений, он заговорил сам. Уже не запинаясь и не делая пауз. Так либо пересказывают давно заученный текст, либо изливают то, что годами разъедало изнутри.

— Я родился в обычной семье. Рядовой советской, как тогда говорили. Отец — инженер-проектировщик, мама — библиотекарь. Все должно было быть как у других — и детсад, и школа, и университет, а может быть, армия… Должно было, но не стало. Когда мама была мною беременна — примерно на пятом месяце, — у нее на работе затеяли ремонт. В одном из хранилищ прорвало трубу, и пока сотрудники боролись с потопом, мама случайно схватилась рукой за оголенную проводку. Даже сознание потеряла. У нее потом до конца жизни дергалась рука и постоянно были мигрени. Но вот беременность, роды — все прошло почти идеально. Проблемы начались после. Причем не со мной, я-то здравствовал. Что-то случилось с окружающим миром. Когда меня принесли на кормление, сестра, поглядев на мое лицо, вдруг сказала: «Ой!» И едва не забрала меня назад. Ей показалось, что она перепутала младенцев и дала маме не того ребенка. На другой день меня пыталась схватить нянечка, которая убирала в палатах. В слезах она умоляла маму отдать ей меня, потому что я якобы был ее внуком, а вовсе не маминым сыном. А когда мама заметила, что врач тоже посматривает на меня и на нее искоса, то тут же выписалась — можно сказать, сбежала. И почти год не спускала меня с рук.

Отец ушел сразу. Отчего и почему, я так и не узнал: мама говорить не хотела, а больше спросить было не у кого. Мы ни с кем не общались — даже наоборот: избегали всех и вся. Стоило маме появиться на улице со мной, как начинался бедлам: кто-то бежал за ней следом, осыпая проклятиями, кто-то вопил «Милиция, милиция!», кто-то, наоборот, пытался обнять нас обоих, расцеловать и увести неведомо куда…

В общем, я был обречен на плен замкнутого пространства, мама — на вечный страх, и мы оба — на скитания. Она уволилась, и из Ленинграда мы переехали в Торжок. Потом была деревня где-то под Тверью. Все в ней было серым — и дома, и дороги, и, кажется, даже люди. Раз я, четырехлетний пацаненок, наплевал на все наказы и стращания — да и выскочил из дома. Немногие похвастаются тем, что помнят свой первый страх. А я помню. Мой первый страх — это бородатый дед в драной шляпе. Он поднял палку и с хрипом погнался за мной. Как позже выяснилось, старикашка посчитал меня тем самым недорослем, который пару дней назад удавил его кошку. Мама так и не убедила его в том, что я молод для такой миссии. А вслед за дедом всполошились и все прочие: их смущал странный ребенок, который нигде не показывался.