Елена Горелик - Земля мёртвых душ

Как там Лис, надышавшийся травки, вещал? Боль от потери другого останется на всю жизнь? Так оно и есть.

Можно забыть Туримит или Масент, но как забыть людей? Хороших и плохих, достойных и дерьмецов? Не вещи и не места, а люди оставляют неизгладимый след. Радость и боль. Нежное прикосновение и рану, на месте которой рано или поздно останется рубец… Но отказаться от привязанностей к людям я не могу, потому что они и есть — жизнь.

Её улыбка была светла и немного печальна.

— Что случилось любовь моя? — он, почувствовав её приход, обернулся. — Ты грустна. Неужели твоя любимая игрушка тебя не позабавила?

— Я слишком долго играла с ним, надоел, — ответила она, нежно коснувшись его плеча. — К сожалению, не могу менять игрушки так часто, как ты, это не в моём характере.

— Мои быстро приедаются, — поморщился он. — Но ничего. В новом мире у нас будут новые забавы… Всё ли готово? Осталось четыре дня.

— Колдуны продолжают прибывать сушей и морем, — сказала она. — На закате дня зимнего солнцестояния можно будет включить Призыв. Но меня кое-что беспокоит…

— Что именно?

— Падение мощности артефакта. В эту ночь ушло в небытие слишком много ресурса. Ему нужна подпитка, притом срочно, иначе…

— Я понял, любовь моя. Я приму меры…

Обоз встретили без эксцессов, стараясь не показать, насколько мы все рады его прибытию. Ещё бы: такой козырь на руках! Не то, чтобы "щас мы их всех порвём!", но шансы на успех заметно повысились. Двадцать АКМ плюс несколько пистолетов — несерьёзный аргумент, но только в настоящем бою против хорошо натасканного противника. Против первой сотни дворцовой стражи, которую князь наверняка вооружит тем, что привёз Гидемис. По словам Игоря, там после ограбления остались либо неудобные вещи типа "Дегтярёва", либо разнообразное старьё и откровенный хлам с минимальным боезапасом. Нам, впрочем, и одного "дегтяря" за глаза хватит, если в упор пальнут, так что ставка делается на две вещи — внезапность и опыт. Александр, однозначно имевший боевой опыт, просто не мог не поднатаскать своих погранцов. Особенно в пути.

— Разбойнички? — поинтересовался Линерит.

— Куда ж без них, — ответил сотник. — В горах привязались. Положили всех, двух рожков за глаза хватило. Больше приключений не было.

— Езжай вперёд, — сказал ему маг-начальник. — Найдёшь дом сотника Фернета, он тебе скажет, куда всё везти.

— Будет сделано, командир…

Нас с Дойленом земляк удостоил лишь жёстким взглядом, но промолчал и велел возницам нахлестнуть усталых лошадок. А мы втроём потянулись следом.

Учитывая забитость главной улицы — я бы даже сказала, проспекта, если судить по ширине — фланирующими колдунами всех мастей и их сопровождающими, обоз поехал по улице, параллельной главной городской магистрали. Здесь я была так же неприятно удивлена, как и в наших городах: двадцать метров от центрального проспекта с вылощенными домами — и словно попадаешь в другой мир. Облупленные фасады, корявый асфальт, ободранные и гнутые-перегнутые решётки никогда не закрывающихся дворовых ворот. Здесь наблюдалось практически то же самое. Только заколоченных нежилых домов больше, да нет бродячих кошек с собаками. Крысы — да, бегали довольно жирные пасюки, а из пернатых только галки и вороны оживляли нерадостный пейзаж. Дома были построены, как и всё здесь, из местного белого камня, но если туристический Дубровник являл миру этот камень, можно сказать, лицом, то здесь дома принято было покрывать слоем штукатурки и побелки. За стенами годами никто не ухаживал. Штукатурка облупилась, побелка покрылась налётом грязи и нацарапанных непристойных надписей. Сакраментальные словеса, иногда сопровождаемые рисунками сомнительной художественной ценности и соответствующего содержания, опять-таки говорили о том, что люди во всех мирах одинаковы. У нас как начали при фараонах непристойности на стенках царапать, так до сих пор остановиться не могут. Помпеи из-под слоя вулканического пепла откопали, и обнаружили, помимо предвыборных лозунгов, рекламы, любовных признаний, адресов дам полусвета и просто заявлений типа "такой-то — вор", и всё те же скабрезные надписи. Притом не только на стенах лупанария. Здесь, в отличие от Рима, граффити было вотчиной городских низов. Соответственно и уклон был… Всё, хватит об этом, и так настроение испортилось.

И вдруг среди всего этого — до боли родное и знакомое, крупными, качественно процарапанными буквами…