Елена Горелик: Лев и ягуар

— Россия.

— Да, Галя. Россия. Ты сама говорила, что активное участие России в европейских делах еще до петровских реформ смогло бы изменить очень многое.

— Россия и так не молчит, Влад. Вся проблема в том, что ее не желают слышать. А уж про принимать в расчет ее интересы — ты что! Разве опустится «высшая раса» до такого унижения?

— М-да… Но есть все-таки один рычажок, который подействует на Европу в любом случае.

— Сила?

— Да, Галя. Сила. Сколько ни общался с европейцами, все время убеждался в одном: для них прав лишь тот, кто может дать в морду. Если ты не можешь дать им в морду, они на тебя в лучшем случае плюнут, хоть бы ты триста пятьдесят раз был прав.

— Ты о семнадцатом веке или о нашем… мире?

— А какая, собственно, разница? Сама же, мне помнится, говорила, что наш мир — это то же пиратское море. Только в шоколаде.

Галка коротко рассмеялась.

— Россия как политический партнер Европы вполне возможна, но… Там сейчас царем работает некий Федор Алексеевич Романов, который, если меня не подводит память, слаб здоровьем и долго не протянет. Вот после его смерти сестрица Софья Алексеевна, посадив на трон сразу двух малолетних братьев — Ивана и Петра — и захватила власть в стране. И знаешь, вот какая штука выходит… — Галка задумалась. — Она по сути делала все то же, что и впоследствии меньшой братец, но не такими, гм, веселыми способами. Она бы не окно прорубала, а нормальную дверь в Европу сделала. Причем без насильственного обстригания бород. Сами бы рожи из бородищ повынимали, поосвоившись среди европейцев. Не будь рядом с ней такой сильной личности, как Петр, из нее получилась бы государыня получше Екатерины. Но Петр — это бульдозер, который сровняет с землей любого конкурента. Мощная персона. Он шел к цели, не заботясь о последствиях. Чем благопристойная Европа и не замедлила воспользоваться. Почему, думаешь, в этой цитадели цивилизованности и колыбели прав человека ни одна шавка не вякнула по поводу устранения Софьи? По поводу подавления стрелецкого бунта через несколько лет? Потому что при Петре иностранцы — да и свои сволочи, у нас тоже дерьма во все времена хватало — получили возможность грабить Россию беспрепятственно. А Софья бы им руки поотбивала. Вот ее и «ушли».

— Галя, политика политикой, а ведь она собиралась прибить своего прыткого братца.

— Версия Толстого, Влад. Я с ним соглашалась. Пока не попала сюда. Это джентльмены удачи тут поклонники демократии. В старой Европе монарх — помазанник Божий. Поднять руку на легитимного монарха так же немыслимо, как и публично объявить себя атеистом. Кромвеля до сих пор поминают… незлым тихим словом. Чуть не антихристом считают. Это тебе не Робеспьер с Маратом, тут психология совсем иная.

— Граммон никогда не стеснялся своего отношения к религии, — хмыкнул Влад.

— Как ты думаешь, братец, почему нашего шевалье постарались сплавить сперва на флот, а затем за океан? — улыбнулась Галка. — Неужели только из-за дуэли, на которой он, пятнадцатилетний сопляк, заколол опытного бретера?.. Во-во. Пролить царскую кровь для Софьи было немыслимо. Да и вполне прагматичные рассуждения опять же. Оно ей надо — вместо одного живого брата получить труп с довеском из десятка самозванцев? Нет. Вот потому, скорее всего, она и допустила утечку, слив Петру через третьи руки инфу о замыслах своего любовника.[1] Шакловитого.Отсюда же проистекает идиотская на первый взгляд фраза — это когда ей сообщили о бегстве брата в Троицу: «Вольно же ему взбесяся бегать!» Умная, практичная женщина, какой была… то есть является Софья, в жизни бы такого не ляпнула, если бы попытка убить Петра исходила от нее.