Орсон Скотт Кард: Тень Гегемона. Театр теней (сборник)

Дверь распахнулась им навстречу. Открыл Стефан, брат Петры. Она бы не узнала его – он запомнился ей двухлетним пухлым малышом. А он, конечно, вообще ее не знал. Он сиял, как сияли школьники, восхищенные встречей со знаменитостью. Но это был ее брат, и Петра обняла его, а он ее.

– Ты и в самом деле Петра! – сказал он.

– А ты и в самом деле Стефан! – ответила она. Потом повернулась к матери. Та все еще стояла у окна, глядя на улицу. – Мама?

Женщина обернулась. По щекам ее текли слезы.

– Я так рада тебя видеть, Петра.

Но она не двинулась навстречу, даже руки не протянула.

– Похоже, ты ждала увидеть ту девочку, что уехала девять лет назад.

Мать разразилась слезами и теперь уже протянула руки, и Петра быстро шагнула в ее объятия.

– Ты совсем большая, – сказала мама. – Я тебя не знаю, но я тебя люблю.

– И я люблю тебя, мама, – сказала Петра и была рада осознать, что говорит правду.

Они провели вчетвером час – впятером, когда младенец проснулся. Петра отмахнулась от их расспросов. «Обо мне все уже сказано и по телевизору показано. Я про вас хочу услышать», – и узнала, что отец все еще занимается редактированием учебников и переводов, а мать все так же заботится о семье и соседях. Она знала всех в округе, носила еду больным, сидела с детьми, чьи родители на работе, и кормила любого ребенка, которому случалось оказаться поблизости.

– Я помню, однажды мы с мамой завтракали вдвоем – она и я, – усмехнулся Стефан. – Почему-то никого больше не оказалось, и столько еды осталось!

– Я помню, – сказала Петра. – Помню, как гордилась, что мою маму так любят все дети. И ревновала, потому что она тоже их любила!

– Совсем не так, как вас, родные мои, – возразила мама. – Но я люблю детей и не стыжусь этого. Каждый из них бесценен в глазах Господа, и всем им открыты двери моего дома.

– Ну, я знала многих, кого бы ты не стала любить, – сказала Петра.

– Может быть, – ответила мать, не желая спорить, но явно не веря, что такой ребенок вообще может быть.

Младенец загукал, и мама подняла рубашку дать ребенку грудь.

– Я тоже так громко хлюпала? – спросила Петра.

– Да нет, – ответила мать.

– Ты правду говори! – потребовал отец. – Она соседям спать не давала.

– Такая я была обжора?

– Да нет, просто невоспитанная девочка, – утешил ее отец. – Совершенно не умела вести себя за столом.

Петра решила задать щекотливый вопрос прямо – и сделала это:

– Ребенок родился всего через месяц после снятия ограничений рождаемости?

Мать с отцом переглянулись – мать с блаженной улыбкой, отец слегка вздрогнул.

– Понимаешь, нам тебя не хватало. Мы хотели, чтобы в доме была девочка.

– Ты мог потерять работу, – сказала Петра.

– Не так сразу, – отмахнулся отец.

– Наши армянские чиновники не слишком торопятся исполнять законы, – объяснила мать.

– Но вы могли потерять все.

– Нет, – твердо ответила мать. – Половину всего мы потеряли, когда ты уехала. Все – это дети. А остальное – это ничто.

Стефан рассмеялся:

– А если я есть хочу? Еда – это что-то!

– Ты всегда хочешь есть, – сказал отец.

– А еда – всегда что-то.

Они рассмеялись, но Петра отметила, что у Стефана нет иллюзий насчет того, к чему могло привести рождение ребенка.

– Очень здорово, что мы выиграли войну.

– Всяко лучше, чем проиграть, – сказал Стефан.

– И так хорошо иметь ребенка, не нарушая при этом закон, – добавила мать.

– Но девочки у вас все равно нет.

– Нет, – согласился отец. – Зато есть наш Давидик.

– А девочка у нас опять есть, – сказала мать. – Ведь ты вернулась.

«Не совсем, – подумала Петра. – И ненадолго. Четыре года или даже меньше – и я уеду в университет, и тогда вы по мне скучать уже не будете, потому что поймете, что я не та девочка, которую вы любили, а пропахший порохом и кровью ветеран войны, выпускник военной школы, обученный отвратительному ремеслу».

Семья провела вместе час, а потом стали подтягиваться соседи, дальние родственники, друзья с работы отца, и только за полночь отец наконец объявил, что завтра не выходной, а перед работой надо хоть сколько-нибудь поспать. Еще час ушел на то, чтобы выпроводить всех гостей, а Петра к этому времени хотела лишь свернуться под одеялом и спрятаться от мира по меньшей мере на неделю.

К концу второго дня Петра поняла, что в доме ей делать нечего. Она не вписывалась в быт. Мать ее любила, но жизнь ее вертелась вокруг младенца и соседей, и, когда она пыталась занять Петру разговором, видно было, что дочь ее отвлекает и что для матери было бы облегчением, если бы Петра днем ходила в школу со Стефаном и возвращалась по расписанию. Петра это поняла и вечером объявила, что хочет записаться в школу и со следующего дня начать ходить.