И русский гений тихо произнес:
«…Во весь опор летит скакун лихой,
Топча людей, куда-то бурно рвется,
Сметает все, не зная, где предел.
Одним прыжком на край скалы взлетел,
Вот-вот он рухнет вниз и разобьется.
Но век прошел – стоит он, как стоял.
Так водопад из недр гранитных скат
Исторгнется и, скованный морозом,
Висит над бездной, обратившись в лед, –
Но если солнце вольности блеснет
И с Запада весна придет к России –
Что станет с водопадом тирании?»
И еще одна цитата – из послания Мицкевича «Русским друзьям»: «…быть может, кто-нибудь из вас, чином, орденом обесславленный, вольную душу продал за царскую ласку и теперь у его порога отбивает поклоны. Быть может, продажным языком славит его торжество и радуется страданиям своих друзей…»
Более чем прозрачно. На вызов Мицкевича Пушкин ответил без эмоций, почти отрешенно:
Мы встретились, и были мы друзьями,
Хоть наши племена и враждовали…
Восстание в Царстве Польском против тирании России (так и хочется написать: Центра) было неожиданным для Мицкевича, хотя он и призывал к нему постоянно своих собратьев. Многие из поляков-эмигран- тов поспешили встать под знамена восставших, а Мицкевич медлил. Почему? Не верил в конечный успех? Кто знает, что было в мыслях и на сердце поэта, но он все же так и не встал в ряды непосредственно сражавшихся за свободу своей родины, хотя и горячо сочувствовал тем, кто боролся с оружием в руках. Разгром восстания потряс Мицкевича. Может быть, именно это поражение способствовало тому, что в Мицкевиче постепенно умер поэт и он стал выступать и действовать как политический публицист и пророк.
И еще одна разница между Пушкиным и Мицкевичем. Пушкин как личность был ясным, светлым и на удивление гармоничным. Мицкевич кажется более темным, сумрачным и болезненным, недаром с годами в душе его так сгустился туман мистицизма.
Мицкевич в поисках мистических истин
Не находя удовлетворения в несовершенной жизни, Мицкевич искал спасения в определенных идеях. В Петербурге он становится членом масонской ложи Белого Орла, которой руководил живописец Иосиф Олешкевич.
В Берлине поэт прослушал несколько лекций Гегеля, но и в них не нашел ответов на свои вопросы. Встреча с Гёте в Веймаре тоже не успокоила мятежную душу Мицкевича: холодная атмосфера энциклопедических и рассудочных знаний Гёте оказалась чужда польскому романтику.
Жизнь в Риме, Дрездене и в Лозанне не внесла покоя в душу Мицкевича, и он все глубже и глубже погружался в бездну мистицизма. Способствовали этому и неудачная личная жизнь, и постоянные материальные невзгоды.
В 1840 году французское правительство открыло в Коллеж-де-Франс кафедру славянских литератур и предложило возглавить ее Мицкевичу. Французские студенты благожелательно отнеслись к новому профессору, а соотечественники-эмигранты, жившие в Париже, были настроены скептически. «Наши, – писал Мицкевич, – ходят на мой курс, но для того, чтобы узнать, какой я партии: аристократ или демократ? и сердятся, что я не говорю им о политике».
Не политика, а мистические истины интересовали Мицкевича, и к этому приложил руку Анджей Товян- ский, литовский духовидец, славянофил, основатель религиозной организации «Коло». В поисках нравственного совершенства на земле Товянский обращался исключительно к небесам. Согласно учению Товянско- го, вселенная населена множеством духов, злых и добрых, вечно борющихся между собой за власть над каждым отдельным человеком. Существует возможность общаться с духами во сне и наяву при помощи видений (эти видения стали активно преследовать Мицкевича). Товянский нашел в лице Мицкевича ревностного ученика и верного последователя. Поэт стал помогать новому мессии (а именно мессией считал себя Анджей Товянский) в воплощении забытых христианских начал, и, разумеется, именно Польше принадлежала первенствующая роль в новом христианском мире. Польские ксендзы усмотрели в горячих проповедях То- вянского и Мицкевича ересь и осудили их.
Мечислав Яструп в своей книге о Мицкевиче отмечает, что Товянский вовлек поэта в пучину самобичеваний, беспросветных угрызений совести, оплел его сетью интриг, подослал в дом Мицкевичей красавицу Ксаверию Дейбель, «сестру» своей секты, которая стала давать уроки детям Мицкевича. Царевна Израильская (так звал ее Товянский) внесла в жизнь супругов драму, ибо стала не только воспитательницей детей…
Читать дальше