Ольга Ларионова - Вахта «Арамиса», или Небесная любовь Памелы Пинкстоун

Санти пел, и выражение шутовской свирепости сменялось спокойной уверенностью, и чертовски вкусный, персиковый баритон наполнял все пространство между приборами, щитами и экранами, и стройная, еще совсем мальчишеская фигура в черном комбинезоне и алом разбойничьем платке, непринужденно висевшая в полуметре от пола каюты космического грузовика, почему-то совсем не казалась противоестественной, и пиратские куплеты не рождали никакого недоумения.

И Мортусян, скорбно покачивая головой, пришел к выводу, что есть люди, которым от самого господа бога разрешено почти все, ибо то, что они делают, всегда прекрасно.

Черт знает что творилось на старухе «Бригантине».

— Еще три часа пятьдесят минут, — сказал капитан. — Вы бы поспали, ребята.

Мортусян заворочался в своем гамаке, устраиваясь поудобнее, — в свободном полете ему всегда плохо спалось. Санти помахал ручкой и подплыл к самому пульту, расположившись в полуметре над О'Брайном. Вообще-то в каюте было тесновато, и забраться под потолок, несомненно, имело некоторый практический смысл, но укладываться над самим капитаном — это мог себе позволить только такой человек, как Санти. Потому что ему от самого господа бога позволено все, даже это.

Было неудобно в гамаке, в голове тоже было как-то неуютно от всех этих мыслей, и Пино разворчался несколько громче, чем он всегда это себе позволял:

— О господи, неужели так трудно погасить общий люминатор? Ведь не пикник же нам предстоит, честное слово… Не заснуть будет даже на полтора часика, перед тем как приниматься за дело.

— Разумеется, если вам угодно, — приветливо отозвался Санти и переместился к энергетическому щиту.

Щелкнул тумблер, стало уютнее, но одновременно словно плотнее сделался воздух, словно жарче стало, словно южная ночь пришла откуда-то в каюту летящего так далеко от Земли корабля.

«Что это я? — перепугался Мортусян. — Что это со мной в этом проклятом свободном полете? Укачивает, что ли? Тоже загадка природы. Наверное, от безделья. И мысли от безделья. И страх. Надо работать, надо быть внизу…»

— Перебирайтесь-ка сюда, Санти, — сказал он виновато. — Подремлем рядышком.

— Спасибо. (Ох, и ангельская же улыбочка у этого мальчика.) Мне уже не уснуть. Земля.

— Еще не Земля, — как-то устало проговорил капитан. — Земля — это «Первая Козырева». А до нее еще «Арамис».

Санти посмотрел на него без улыбки, посмотрел сверху вниз:

— «Ничего. «Арамис» — это недолго. (Так спокойно, словно это он был командиром корабля и успокаивал разнервничавшегося новичка.)

«Ах ты, — продолжал маяться Пино, — да мы все вместе взятые не стоим пряжки от скафандра этого мальчика. Пусть он ничего еще не сделал, но все-таки это мужество, без рисовки, без бравады, — оно пока проскальзывает в каких-то интонациях, что ли. Но его у Санти не отнимешь. Смелый, умный волчонок. И красивый. Такой красивый, ах ты боже мой…»

Санти положил голову на руки, словно валялся на пляже, концы его знаменитого платка, завязанного причудливым узлом над левым ухом, плавали перед лицом, и Санти ловил их губами; они становились влажными, темнели.

— Вас встретят? — неожиданно спросил Дэниел.

— Вряд ли. Мне ведь еще не даровано родительское прощение… — Санти улыбнулся застенчиво, совсем по-детски. — Я все равно сразу не полетел бы домой. Ведь до самой Земли, до космопорта, мы доберёмся вместе?

— Да, — сказал капитан.

«Так казалось каждому из нас, — подумал Пино, — что из первого полета нас встретят цветы, ковровые дорожки и девочки…»

— Вы проститесь с нами и помчитесь домой, капитан. И вы тоже, Пино. А я пойду в кабак. Тут же, в порту. И я напьюсь, капитан… — Он снова улыбнулся и глянул на Дэниела, словно спрашивая: «Можно?» — и опять тихо заговорил: — Я буду пить и ждать, когда обратно, на станцию, пойдет ракета. Ее будет хорошо видно. И тогда я снова захочу в космос. Не так просто, как все хотят, а до смерти, до собачьего воя… Смешно, капитан?

— Нет, — сказал Дэниел, — нет, не смешно. А напиваться зачем?

— Действительно. — Санти взмахнул руками, отлетел к стене. — Зачем напиваться? «Не пей, Гертруда», — как говаривал один мой знакомый король своей жене.

— А что, пила? — заинтересовался Мортусян.

— Как лошадь. — Санти сокрушенно покачал головой. — Плохо кончила. — Он помолчал. — И все равно напьюсь.

— А знаете что, — сказал Дэниел, — посажу-ка я вас на «Арамисе» под арест. Скажу, что наблюдались первые признаки космического психоза. Спокойная обстановка на станции, женское общество…