Рустам Панченко - Инвалид. Том первый

Следующие три дня только то и делал, что спал, ел и очень много читал. Пришлось приложить довольно много усилий, чтобы моя мимика не выдала бушующие внутри чувства. Хотя и осознавал, что не сводящий с меня глаз охранник даже не собирается мешать, но рисковать не хотелось.

Мало ли, что может произойти? Согласен, он даже не подошел, чтобы заглянуть, чем же таким зачитывается его подопечный. Но, мне же от этого только лучше!

На третий день, когда практически все было перечитано, натолкнулся на довольно интересный документ. Он еще не был оформлен по всем правилам, как остальная часть документации. Такое впечатление, что над ним в данный момент еще работали и записывали все мысли, чтобы ничего не забыть. Вот именно его содержимое стало для меня тем, что дало надежду на лучшее будущее.

Если быть кратким, то в нем профессор фиксировал свои выводы относительно операции переноса личности. И судя по количеству этих самых выводов, людей он угробил просто намерено. Так вот, по его наблюдениям выходило, что процедуру, прерывать нельзя! Почему так? Он и сам не мог толком объяснить. Все на уровне догадок.

Также, согласно этим записям, выходило, что если реципиент находился в сознании, то после переноса он имел полную память своего прежнего тела. Если же по каким-либо причинам отключался — то все знания, вернее, вся личность, просто переставали существовать. Переносилась только матрица. Единственная закавыка заключалась в том, что только очень сильная боль, или не менее сильная злость, может удержать человека в сознании. Во всех иных случаях пациент просто теряет сознание не взирая даже на используемые медикаменты.

С медикаментами еще один прикол. Все, заметьте, абсолютно все, кого пытались удержать в сознании медикаментозно — неизбежно погибали. Уничтожалось не только сознание, но и его матрица. Вывод был однозначным: использовать медикаменты для удержания индивида в сознании — категорически противопоказано. Такие вот пироги.

В моем случае, чтобы достичь поставленных заказчиком целей, было решено на время проведения процедуры меня усыпить. В таком случае останутся все физические параметры организма и психологические настройки личности — то, что они называли матрицей. Сама же личность будет разрушена, или очищена, и начнет развиваться с нуля, имея определенные стремления и желания, даже не осознавая того.

То, что я вам рассказываю, звучит намного понятнее того бреда, что эти несколько дней вычитывал в случайно подвернувшихся документах. Там вообще была такая мешанина, что ум за разум заходил, пытаясь понять, о чем это написано? С трудом, но выводы сделать получилось. Жаль только, что они не впечатляли и создавали гнетущую атмосферу.

Проанализировав складывающуюся ситуацию, выходило, что каким-то образом, во время начала процедуры, нужно будет сделать себе больно. Причем настолько больно, чтобы боль нейтрализовала препарат, который должен меня усыпить. Или, в худшем случае, растянуть процесс засыпания максимально надолго. Как и что я должен буду сделать — еще не знаю. Вот только не нравиться мне это. Очень не нравится.

Вариант со всепоглощающей злостью всерьез даже не рассматривал. Учитывая, что уже сейчас моя психика находится в нерабочем состоянии и вообще неправильно реагирует на внешние раздражители, данный вариант может подвести в самый ответственный момент. А если еще и вколют какую-то гадость, для перестраховки, то вообще весь план накроется медным тазом.

На следующий день, буквально минут через десять после очередного завтрака, почувствовал, что со мной что-то происходит. Состояние, которое появилось, можно описать словами «он стал, как трава», то есть — никакой. Мозги тут же отреагировали на случившееся, сообщая, что это неспроста. Паранойя же, или интуиция, уже просто хрипели, сообщая, что это последний день в моей жизни. Веры в то, что я хоть как-то выживу — не было. Самое же страшное, что ничего не хотелось. Вообще ничего. Накатила такая апатия, что просто нет слов.

Прошло еще минут десять. В палату вошли два здоровенных санитара. Один из них катил кресло-каталку. В его здоровенных руках она казалась хрупкой игрушкой, по чьему-то недоразумению доверенной этому верзиле. Не тратя времени на разговоры, тот, что шел налегке, подхватил меня на руки и легко, как игрушку усадил мое недвижимое тело на каталку. Несмотря на мои опасения — вдруг придавит ненароком — действовал он аккуратно и осторожно. Если бы не паника, начавшая подниматься изнутри, мог бы пошутить, что со мной обращаются как с величайшей драгоценностью всех времен и народов.