Джи Майк: Камикадзе

Я рычу от неудовлетворённости, скриплю зубами, меня трясёт, колотит, неизрасходованный тестостерон прострелами тревожит сердце и отзывается режущей болью в паху.

Мы прощаемся. Для того, чтобы повторить всё назавтра.

Утром приходит очередная агитка с Земли. Комфлота принимает её на флагманском носителе, спускает командирам эскадр. Те передают по эскадрильям. В результате она доходит до Карла. Его задача — распространить по звену. Отправить Натали, Роджеру и мне, Глории среди нас уже нет.

«Сыны и дочери Земли, — хмуро читаю я расшифровку отправленной без малого четыре года назад радиограммы. — Ваши имена навсегда будут…»

Меня мутит. Который уже раз я проглатываю эту пафосную, высокопарную чушь. Сыны и дочери. Добровольцы. Пушечное мясо войны.

Она началась с массированного ракетного удара. То, что поначалу приняли за метеоритный поток, оказалось проксимским флотом. Ракеты изрешетили взрывами Марс, раскололи кору Венеры, уничтожили Меркурий и были блокированы на подлёте к Земле. Большинство, не все. Меньшинство прорвалось через стратосферу, проникло в тропосферу и в нижних её слоях взорвалось, стерев с лица земли Гамбург, Чикаго, Вильнюс, Сингапур, Кишинёв, Буэнос-Айрес…

Потом были ещё удары. Были миллионы жертв. И лихорадочное, отчаянное строительство межзвёздного боевого флота. Стартовавшего к четвёртой планете Проксимы Центавра, той, откуда взлетела смерть. А потом настал день, когда каждый на Земле оделся в чёрное. День, в который проксы перехватили флот, подавили и тотально уничтожили.

За следующие полгода был разработан и принят к исполнению план «Камикадзе».

Нас набирали по всей планете. Только добровольцев. Только молодых. Неженатых и незамужних. Бездетных. Здоровых. Согласных и способных перенести восемь лет полёта в жутких, фактически тюремных условиях. В начинённых взрывчаткой камерах смертников. В гробах, сжатых до минимально возможных размеров, незаметных, невидимых радарами, с эффективной отражающей поверхностью, близкой к нулевой.

Нам предстоит приблизиться к четвёртой планеты Проксимы, замедлившись до скорости проходящего в двух сутках лёта он неё метеоритного потока. Сманеврировав, обогнуть поток и выйти на финишную прямую. В этот момент нас обнаружат, но остановить уже не успеют. Мы будем падать на планету один за другим в течение местных суток. Когда она обернётся вокруг оси, жизни на ней не останется.

Замедляться мы начали два года назад, с тех пор к прочим прелестям существования добавилось полуторное тяготение.

Я часто думаю, сколько из десяти тысяч добровольцев согласились бы стать камикадзе, знай они заранее, во что выльются восемь лет полёта. Я думаю, никто. Ни один.

Мы не знали. Не представляли. Нас к такому не готовили. А готовили лишь к одной, простейшей операции. К той, ради которой мы здесь. Тренировали каждый день в течение полугода. Получить от командира звена приказ и выставить согласно нему угол отклонения. Дать тягу. А потом, на выходе из маневра, угол скорректировать и тягу убрать. И всё.

Параметры метеоритного потока неизвестны, их определит на подлёте автоматика. А если не определит, если откажет, то автоматика аварийная. Если же откажет и она, то параметры определят на флагманском носителе. Вручную. И задействуют третью цепь — самую надёжную, безотказную. Нас. Десять тысяч поворотных реле. Минус те, которые выйдут из строя.

— Как тебе содержание? — спрашивает Карл. — «Сыны и дочери земли», каково? А Роджер посмеялся — то, что наши имена будут помнить в веках, показалось ему необыкновенно забавным. Знаешь, я не стал передавать эту выспреннюю чушь Натали.

— Спасибо, дружище.

— Как у тебя с ней?

— По-прежнему. Держимся.

— Мне показалось… В последний раз, когда говорил с ней.

— Что показалось?

— Прости. Ничего.

Карл разъединяется, и я набираю Натали.

— Здравствуй, моя хорошая.

— Здравствуй, милый.

— Я патологически, безбожно соскучился.

— И я. Знаешь, Вит, я подумала, что когда всё это закончится, нам с тобой надо будет купить небольшой домик на берегу моря. Можно даже бунгало. Ты будешь по утрам ловить крабов, а я загорать и купаться в прибое.

Меня передёргивает. Затем начинает колотить. Она заговаривается. Боже мой… Натали!

— На берегу Красного моря, — заставляю себя отстучать на клавиатуре коммуникатора. — Или Средиземного. Мы так и поступим, милая.

— Правда?