Игорь Прососов - В тенях империи

Отказался, сочтя издевательством. Зря.

Бывают минуты в жизни – глянешь в зеркало, а оно трещинками мелкими идёт, будто инеем подёрнуто. Рассыпается, умирает, по ветру ледяному позёмкой белой летит.

Отчего так, милостивые государи? Просто всё: смотришь, а из зазеркалья не ты на тебя глядит. Усмехается еще, да паскудно так, скотина.

Врёт сказка древняя! Не оттого зеркало тролля на осколки раскололось, что до Неба паршивец вскарабкаться решил. Небо – что ему суета мелочи всякой? Взглянул чёрт старый на собственное отражение – а ему оттуда Не-Он ухмыльнулся.

Вот как мне примерно сейчас.

Отставить фанаберии, господин штаб-ротмистр!.. Приказываю сам себе, зубы сжимаю. Помогает. Как правило.

Нет позёмки, как не было!.. Белые лепестки с деревьев по ветру летят, мягко ложатся на водную гладь.

Пыхтит колёсный пароходик, к пристани старательно подползая, молодчина этакий.

Сходни – на землю.

Добрались, слава Богу!

…Нет позёмки – и штаб-ротмистра тоже нет. Спускается по сходням меж пассажиров господин облика цивильного: сюртук черный покроя невиданного, джинсы старомодные – такие веке в двадцатом носили, а то и в девятнадцатом, не знаток. Шляпа темно-серая с полями загнутыми, часы на цепочке.

Серебряный значок купца второй гильдии на лацкане – ладья в Пустоте.

Штаб-ротмистры?.. Нет их тут, не видно – и всё.

Ну, надеюсь. Если не облажался. Даже походка – и та расхлябанная, с лёгким намёком на военное прошлое – всё равно не скроешь, так лучше подчеркнуть. Я отчего перед зеркалом в салоне будто барышня плясал? За этим, за этим…

Обвёл я взглядом пейзаж – а славно, славно вельми! Модифицированная вишня в цвету, горы на пол-неба воздвиглись.

И сам городок, Новоспасск, очень даже ничего, пусть и застройка по большей части деревянная и одноэтажная.

Хмыкнул я тихо. Пароход с колесом на корме; пассажиры: дамы в кринолинах, господа в пиджачных парах; домишки деревянные, а по улицам меж ними лошадки скачут, в повозки впряженные.

Ровно в головид исторический попал. Бытие определяет сознание – добрая фраза, никак не поймешь, кто кем командует, а всё на одно выходит: так сразу и не разберешься, в каком веке оказался.

Если не присматриваться.

А присмотришься – фыркнешь, не удержишься. Пароход-то паром, быть может, и пышет временами, вот только дров на нём не найдешь, и угля тоже: компактный ядерный энергоблок котёл греет.

Дамы с господами одеты невесть как – исключительно те, кто не на службе; остальные – во вполне современного вида комбинезонах, офисных костюмах и коротких сюртуках, разве что ткани непривычны.

Лошадки скачут – половина добрая из искусственной матки родом; все до единой неказистые мохнатые тяжеловозы – эта порода лучше всех переносила долговременную заморозку эмбрионов.

Макабр!

Огляделся – не встречают. Подождём. Всё равно делать нечего.

…Не мне ждать! Господину незнакомому, пугающему.

Что у меня осталось своего? Имя – чужое, и служба – не моя, даже рожу скальпелем перед вылетом подправили.

– Зачем? – спросил я Старика, когда тот огласил свой вердикт. – Разве иначе нельзя?

– Нельзя, дружок, – отвечал Старик.

«Старик», он же думный боярин от Имперской Безопасности Владимир Конрадович Шталь, пребывал в настроении странном и даже романтическом.

Он только что сдался в сражении, что вёл пол-жизни против всего мира, от покойного Государя до любимой секретарши. Сохранив фактический контроль над ведомством, согласился представлять его в Боярской Думе – собрании лучших специалистов по всем аспектам жизни Империи, консультировавшем и дававшем советы Её Величеству.

Такой финт ушами теоретически плясал на грани нарушения закона. Но заклятый друг Кронин из флотской Дальней Разведки, спецслужбы, отравлявшей существование Шталя сильнее всяких иноземцев, плевать хотел на приличия, давно практикуя подобное; вокруг наследства в очередной раз трещавшего по швам Европейского Союза начинался большой шпиль; провокаций на границах становилось всё больше…

В Думе был нужен лучший. В ведомстве тоже требовался лучший.

Это понимали и молодая Государыня, и сам Шталь.