Лолита Шеремет - Мара. В другую жизнь

– Мать Доброгнева! – орала толпа.

– Смерть колдуну поганому! Да защитят нас боги!

– Долгие лета матери Доброгневе!

На помосте Мара уселась в резное кресло на подушку. По правую руку от нее – ее сын Ратибор, по левую – Мечислав. Верховная жрица поклонилась князю, княгине и главе тайной страже и, после приветствий, уселась рядом с Ратибором. Верховная и княгиня внешне были почтительны одна с другой. Но Доброгнева плохо скрывала свою неприязнь к Маре, Мара лучше скрывала свою неприязнь. Слухи, что княгиня – ведьма, и глава тайной стражи – колдун не сами ж по себе возникали. А Мара терпеть не могла Доброгневу, эту фанатичку (здесь такого слова не знают). Прежняя верховная жрица Никла была куда получше, покладистая. Да уж. Мара теперь весьма сожалела о Никле. За креслом княгини Мары встали две ее ближние боярыни – сестра княгини боярыня Снежена и боярыня Забава, бывшая холопка. А за креслом верховной – ее бородатый и косматый ближний жрец Упырь Лихой. Это имя у него такое.

У позорного столба на возвышении были сложены дрова, суетились младшие жрецы – служки. Они старались получше сделать свою работу. Мать Доброгнева сурова, коли чего не по ней будет – так мало не покажется.

– Слышь, а кого казнят-то? – спрашивали друг у дружки в толпе.

– А ты, дурень, не ведаешь? Да кузнеца-то Братилу, колдуна. Ух, поганый! С демонами якшался!

– Казнь-то такая лютая! Давно уж на костре никого не палили.

– А неча было колдовать!

Дружинники оттеснили толпу тупыми концами копий. И на площадь въехала телега, ее тянули два тощих быка. А на телеге – железная клетка. В ней сидел оборванный, босой, избитый до синевы человек, прикованный ржавыми цепями к прутьям клетки. Его светлые волосы и бородка казались черными из-за грязи. За телегой шли жрицы и жрецы в белых одеждах. Толпа опять стала надрываться. Кузнеца опять проклинали, желали ему смерти, да еще и смерти мучительной. Также славили князя, княгиню и верховную жрицу.

…Кузнец Братило отвел глаза от своих израненных рук, под ногти жрецы-палачи иголки загоняли, но он уж привык к боли. Боли скоро не будет, про костер старался не думать. Он смотрел на людей. Лиц нет, сплошные рожи. Перекошенные, по-звериному оскаленные. В глазах ненависть и злоба. Его клянут, ему желают мучительной смерти. Люди! Боги! За что?! В него швыряют камни и грязь, гнилую редьку и гнилые клубни. Вон соседка бабка Стырячиха грязищей в него запустила, да не попала. А ведь он, Братило, часто подкармливал ее и защищал от сынка. Она ведь вдова убогая. А сын ее пропойца горький, бездельник, колотит мамашу свою. Братило завсегда помогал убогим, сам-то он был не бедный, хороший кузнец.

Братило с юности интересовался всякими диковинками. Покупал у купцов заморских пергаменты. И придумал, не токмо придумал, но и сделал телегу безлошадную. А на его двор ворвались соседи с дрекольем, его б забили до смерти, кабы не жрецы-стражники из святилища. А дальше его пытали в подземельях святилища, требовали, чтоб сознался, что колдовал. Братило пытался пояснить, что то формулы, математика, сила пара. Да какое там! Мать Доброгнева орала благим матом, пугала всякими карами, а Упырь Лихой сам Братилу пытал. Видать, нравиться то ему, злодею. Братило так и не сознался, что он колдун. В подземельях он впервые возрадовался, что жена Любавушка и малец-сын от хвори почти год назад померли. А то б и им досталось. И вот костер. Неужто княгиня Мара Твердиславна да молодой князь Ратибор Ратмирыч не заступятся? Они не дают в обиду люд простой. Да, видать, для ентих сильных мира сего простой человек – букашка. Раздавят, не заметят.

…Жрецы-стражники вытащили кузнеца из клетки, он и не сопротивлялся, сняли цепи, втащили на помост и привязали к столбу. Верховная жрица встала и толкнула краткую речь. Называла кузнеца колдуном, пособником демонов, Темных Сил, призывала на его голову кары богов, проклятия Первозданных Стихий. Маре хотелось удавить эту фанатичку. Но она сидела с постно-благочестивой миной, ничем не выказывала своих чувств.

– Княгиня, желаешь ли речь держать? – спросила верховная.

– Нет, мать Доброгнева, ты ужо всё сказала, – ответила Мара. – Боги открывают тебе боле, чем простым смертным.

Глаза верховной злобно сверкнули, но она ничего не произнесла, поклонилась княгине, спросила то же самое у Ратибора. Он также отказался речь толкать. Наконец, верховная опустила свой большой зад в кресло. Мара едва заметно усмехнулась. Вот так в этом мире воспринимают технический прогресс. Средневековые варвары! Ладно, Мечислав говорил, что кузнеца можно спасти и спасет его. Мечислав сидел рядом с ней. Как обычно невозмутим. А сын Ратибор мрачен. И у Мары сейчас паршиво и муторно на душе. Хотя, она ведь больше двадцати лет в этом мире. Пора бы и привыкнуть.