Елена Кулешова - Время спинакера

Бывшая Оранжевая приземляется на сочную карпеллу. Ей предстоит умереть с честью. Большой Шар все еще не показался полностью, а значит – время есть. Кангер обгрызает ошметки, выравнивая крыло. Сверху спускается Нерд – крылатая Нерд.

– Ты как?

– Улетай! – зло огрызается Кангер, понимая, что если надзиратели мира Терто застукают Нерд с отверженной, будет плохо. Нерд улетает, обиженно жужжа. На ее лапках пыльца от цветка, на котором возлежит умирающая Кангер. Но нет – еще рано! Смерть подождет, и Кангер подползает к краю карпеллы, чтобы заглянуть вниз. Там волнуется бушующее море джунглей, прекрасные сияющие белые маки с фиолетовой каймой, пурпурные одуванчики, лиловые васильки. Кангер очертя голову кидается вниз… и попадает в ловчую сеть. Большой паук уже движется к ней по тонкому канату, щелкая челюстями. Огромная, неразумная тварь. Всеми пятью тысячами глаз Кангер осматривает окрестности на предмет спасения. И тут с неба обрушивается Нерд, верная Нерд, вонзая жало в паука. Оба падают вниз, но Нерд удается вытащить жало, и она взлетает вверх, помогая Кангер выпутаться из ловушки. Паук недвижимо лежит на спине, и к нему уже подбираются сборщики падали из племени Формик. К вечеру он будет аккуратно разобран на части и сложен в пищевом складе. Как, возможно, и сама Кангер…"

***

Разведчик седьмого класса Зигфрид Брям отложил в сторону мнемоэкран: он устал записывать свои впечатления. С самого утра по прибытии на эту планету, Зигфрид не поглотил своими порами ни единой питательной молекулы. Вскрыв пакет с белой жидкостью – органической, надо полагать – он с наслаждением обрызгал не только псевдоподии, а и половину поверхности тела. Жидкость моментально всосалась, и Брям почувствовал себя лучше. Теперь можно продолжать… Он выглянул в иллюминатор, чуть не повредив глазное щупальце: за стеклом колыхались лиловые маки и оранжевые васильки, совсем как на родине, на NR-567. Жаль, что приходится прерывать запись бортового журнала: жизнь местных разумных существ крайне любопытна и сурова. А их военный кодекс чести превосходит, пожалуй, даже кодекс воинов NR-567. Печально, что они такие маленькие – толковой войны не получится. Зигфрид вылил на себя остаток жидкости, удовлетворенно хлюпнул и отбросил пакет: любопытно, как удается планете производить столь сложные питательные вещества, хотя единственной разумной расе на ней они не нужны?

Зигфрида осенило, и он записал в бортжурнале: "Обнаружена планета-мотель. Местные жители – воинственные, но неопасные инсектоиды". Первые туристы, как полагал Брям, прибудут уже завтра. И он был абсолютно прав.

Блудливый синий вихрь неупорядоченной энергии Шива придавил указательным пальцем, подождал, пока хвостик не успокоится вовсе. Для него это укрощение стихий давно стало нормой – с рождения. Отпив сомы из плоской миски, больше похожей на кошачью, Шива тронул струны ситары, но продолжать не стал – скучно. Сдернул с неба светило, покидал из ладошки в ладошку, благо из было около десятка: забавы хватило надолго. Подвесил солнце обратно в небосвод, сложил стих: Простудное, болезненное небо/Выкашливает серую пастель.

Создал пастель и немного порисовал прямо на ткани мироздания: розовые овечки, желтые луга… Надоело. Стихи пишутся об одном, а созидается совершенно другое.

– Брама, эй, Брама! – друг-небожитель и отец по совместительству свесил ноги с древесной ветки.

– Чего?

– Пошли купаться?

– Совсем тронулся… – Брама вновь залез на ветвь и улегся в блаженном ничегонеделании. Работа была сложная, ответственная. Шива пожал плечами и нырнул в небо рыбкой: пробил атмосферу, утонул в скоплении космических галактик, загреб их мощными руками в водоворот, похожий на молочную реку. Побрызгал немного кометами, походя разодрал пару магнитов, запустив четыре монополя – поедателя пространства. Рудра Охранитель не дремал: закапсулировал всех беглецов в пустотные капсулы и погрозил Шиве. Так, по-дружески – врезал разрядом меж лопаток. Где-то рядом засмеялся младший Агни, которому полагалось, по-честному, не за Шивой подглядывать, а выводить квазары третьего сектора в голубое свечение.

На Шиву опять нахлынуло поэтическое, и он продекламировал, счищая с себя звездную пыль, медленно опускаясь в волны атмосферной оболочки планеты: «Меж звезд покоя не найти, не скрыться/От собственного тягостного гнева,/От расставаний, встреч и расстояний,/И от внимательного, как влюбленный, неба».