Александр Есентаев - Глаза Младенца

Я открыл глаза, сознание постепенно начало возвращаться ко мне. Стояла полная тишина. Сильно болела голова и всё внутри тела. Первой у меня была какая-то странная мысль, что в бессознательном состоянии время и ощущения теряют свою точность, и боль воспринимается более длительной и чувствительной. Корабль кидало по ледяным торосам, наверное, на больше полминуты после первого самого сильного удара, а мне казалось, что меня били футболисты очень долго. Но реальность, наконец, полностью вошла в моё сознание.

– Есть живые? – тихо спросил я.

– Через пару секунд я услышал ответ Тома, – Вроде есть.

Мне стало сразу легче. Через минуту раздался ещё голос и стон.

Я пытался освободиться от ленты, но резкие движения ещё причиняли боль. Освободив шлем, я начал снимать ленту с ног. Но тут ко мне подошёл Том и помог мне.

– Как себя чувствуешь? – спросил он.

– Жить буду. А как ты?

– Нормально.

Когда я поднялся на ноги, то сразу попытался подойти к пилоту. Его кресло стояло не прямо, как всегда, а повёрнуто было вперёд и в бок. Когда я коснулся его, то оно зашаталось. Удары были такой силы, что даже ослабло крепление. Я посмотрел на пилота, его голова безжизненно свисала с плеч. Подошёл Том, посмотрел на датчики и сказал, – он мёртв, наверняка, сломана шея. Мы обязаны ему жизнью.

Я с печалью смотрел в его раскрытые мёртвые глаза. Он был настоящим пилотом. Опытным и смелым. Он с самого начала предчувствовал, что так всё и будет, но не отступил и пожертвовал собой ради меня и других ребят.

В результате жёсткой посадки погиб пилот, стрелок был в тяжелом состоянии, видимо был разрыв органов и внутреннее кровоизлияние, у трусливого десантника была сломана нога, её зацепил какой-то оторвавшийся при ударе предмет. Я, Том и бортмеханик чувствовали себя относительно сносно. Мы вытащили из корабля раненых, специальные носилки, дыхательные баллоны, батареи для комбинезонов, сигнальные ракетницы, два автомата и гранатомёт. Я выпустил гранату в ледяной утёс, к которому прижался корабль и обрушил на него лёд, замаскировав под не очень большим слоем. Потом определил по планшету наши координаты, сохранил их и вычислил направление движения к научной станции, которая находилась от нас на расстоянии приблизительно ста пятидесяти километров. Стрелка положили на носилки, и я с Томом поволок их по льду. А бортмеханик помогал идти десантнику. За золотом (я так и не сказал ещё правду ребятам) решили вернуться позже. Сейчас главное – выжить.

Воздух, вырабатываемый баллонами, быстро расходовался, а мы за двадцать земных часов прошли всего одну треть пути. Рельеф был очень сложен, приходилось обходить большие ледяные торосы и расщелины. Состояние стрелка было критическим, он умирал, его поддерживали только специальные препараты, которые я периодически вводил ему в организм, но это было всё временно.

– Его надо оставить, – сказал, не вытерпев Манго-10, – с ним мы тратим много воздуха, – и он уже не выживет.

– Согласен, – ответил Том в сердцах, – но вместе с тобой. Ты тоже нас задерживаешь. Когда мы дойдём до станции, или нас обнаружат, то сразу вылетим за вами.

– Я могу идти, – испуганно сказал десантник и интенсивно захромал вперёд, опираясь на бортмеханика.

Я решил никого не бросать, даже умирающего стрелка. Будем идти, пока хватит воздуха, и умрём все вместе. Я знал, что Том думает также.

Стрелок умер через десять часов, у него не осталось сил, а у нас – поддерживающих препаратов. Мы сидели на ледяной равнине, местность относительно выровнялась, воздуха осталось всего на два-три часа. Силы у нас тоже были на исходе, мы почти не отдыхали. А до научной базы ещё было очень далеко. Никому не хотелось продолжать путь. Апатия и равнодушие овладели нами.

Я неожиданно вышел из состояния полусна, полузабытья. Глаза Младенца пристально смотрели на меня и заставили пробудиться. Я посмотрел на измученные лица ребят, лежавших рядом, на их, у кого спокойную, у кого нервную мимику. Кому-то снился счастливый сон с любовью и теплом, кому-то кошмар с болью и смертью. Потом я встал, взял две последние ракетницы и пошёл к небольшой возвышенности. Вся поверхность планеты до горизонта блестела под светом, отражённым от Юпитера. Какая космическая красота, но совершенно безжизненная. Я выпустил сигнальную ракету, которая маленькой яркой звёздочкой улетала всё дальше и дальше от меня, пока не потухла. Я решил, что подожду пять минут, выпущу последнюю ракету и пойду к ребятам умирать. Вместе смерть встречать легче.