Леонид Моргун - Земля Одиноких Странников

От шефа я вышел ошеломленный и побрел по коридору, как сомнамбула. И неожиданно обнаружил, что передо мною стоит Алина.

– Вы меня уже не замечаете? – с легкой улыбкой спросила она.

– Простите, – смутился я. – Я глупо вел себя там… вчера…

– Я не обижена. Любой женщине приятно, когда ей делают предложение.

– Умоляю, забудьте об этом!

– Я сама во всем виновата. Но, поверьте, менее всего мне хотелось увлечь вас. А узнав о том, что вы заболели…

– Я просто проспал.

– Вот как? Ну что ж… Я рада, что все так хорошо обошлось. Вы, кажется, собираетесь лететь домой? Я попросила бы вас отправить несколько писем.

– А вы? Вы же тоже хотели…

– Я подумала, что сейчас не стоит бросать начатое. Посижу еще несколько месяцев, соберу побольше материала. Здесь прекрасная библиотека. Ну как, возьмете?

– Видите ли, – промямлил я. – Я… Я тоже остаюсь.

Она покраснела и сказала:

– Вы просто невыносимы! – и ушла прочь.

Я же посмотрел вслед ее стройной фигуре и почувствовал себя полным идиотом.

– Хелло, Серж! Куда это ты запропастился? – запищал мой хронометр. На его циферблате сияло миниатюрное лицо «бабули». – Все заколачивают ящики, а вы один прохлаждаетесь с дамочками! Идите быстрее в подвал. Челнок прибывает завтра в полдень.

– Лечу! – отозвался я. И полетел.

До глубокой ночи мы возились в контейнерами, набивая их папками с бумагами, расчетами, информацией, почтой, тряпьем, рулонами чертежей, кассетами и дискетами, вышедшими из строя приборами, требовавшими замены узлами установок и всем прочим…

Пользуясь тем, что ужинали повахтно, Каин обнаглел и подал на стол салями, консервированных крабов, оливки, салат с трюфелями и еще целую уйму всяких деликатесов. После ужина, заявил он, будет фильм «Мертвые не потеют» с Кларком Флетвудом и Махаямой Ранжи. Стасик жевал с видом осужденного перед гильотинированием. Алина сидела напротив меня и усиленно болтала с Каином. Ее тарелка осталась нетронутой, как, впрочем, и моя.

Все утро мы возились, упаковывая контейнеры и блокируя аппаратуру. Я едва успел настрочить письмо маме, а Стасик неожиданно сцепился с Водяницким, дело чуть до драки не дошло. А все из-за того, что контейнер с магнитными дисками он скрепил не теми пломбами. Раньше я, возможно, такие действия Водяницкого счел бы пустой придиркой в его духе, но после памятного разговора с шефом, кажется, начал понимать, до какой степени ценный груз мы доверяем «Босуорту».

К вечеру (из-за спешки мы перенесли часы отдыха, так что вечер у нас стал приходиться на полдень) все мужское население станции собралось в бункере около посадочной полосы. Метеопрогноз обещал неплохую погоду: умеренная облачность, видимость – 500-700 метров, ветер – от 25 до ЗО м/сек, легкая поземка, средняя температура от 11 до 17 градусов ниже нуля. Короче, пришла ласковая джейская оттепель, которая является столь же непредсказуемо, как и заморозки и так же неожиданно прекращается.

Галиб Мусаевич сумрачно курил, стоя рядом со мной. Водяницкий о чем-то беседовал с Кроуфордом. Стасик с Каином травили «бородатые» космические анекдоты типа: «Залетает диплоец в Канал-Сити, заходит в Стар-Парадиз, просит рюмку муншайна; а бармен его спрашивает, вам зелененького или с газами? А тот ему: а хоть бы какой – я для жены беру, она ждет в машине!..» – сдавленное хихиканье, переходящее в колики. Я совершенно не понимаю такого юмора, а Стасик, который за свои неполные тридцать лет облетел пол-Галактики, – тот их с удовольствием слушает, а вот рассказать или объяснить их смысла не может.

Свыше полутора часов длится томительное ожидание, пока, наконец, Ламарк, разглядывающий сумрачное небо в стереотрубу, неожиданно не восклицает:

– Вот! Там месьез! Летить! Ви видать вон тот фонайр?!

Красная с лиловой звездочки неспешно выплывают из-за облаков и тихо подмигивают из лиловой полутьмы серого, седеющего неба. На горизонте – одна Мун. Она отбрасывает на равнину длинную серебристую плешь.

Все сразу оживились, заговорили, задвигались. В наш разговор вплетается посторонний звук, легкий неуловимый рокот. Он ненавязчиво переходит в равномерный гул, а затем в нестерпимый грохот. Мерцающие огни резко снижаются. Еще секунда – и их отблески начинают сливаться с феерией огней посадочной полосы, вносят свою гамму в искрящиеся алмазами изломы ледовых глыб, и вот уже рычащая громада челнока несется на нас, а корма его окутана жарким пламенем, которое быстро опадает. Следует энергичный резкий хлопок – это заработали тормозные дюзы. Одновременно раскрываются два громадных полосатых парашюта. Несколько секунд они торчат исполински раздутые, как нелепые, привязанные к земле зонтики, затем быстро опадают. Суровый свистящий ветер мнет и скручивает их, как щенок, терзающий старую половую тряпку, и относит в сторону. На своих здоровенных лыжах челнок скользит по полосе легко и свободно, чем-то похожий на фигуристку, катающуюся по льду, раскинув руки и отведя ножку. Сделав изящный пируэт, он застывает на месте.