Егор Якубович - Механическое сердце

Станция-отстойник «Кармитаж» служила чем-то вроде перевалочного пункта и одновременно лагерем ускоренной подготовки отбывающих наказание третьей степени. Если тот урод в пункте оформления не соврал, само собой. Мы прибыли в док на тесном и душном грузовом корабле, который давно следовало списать в утиль. Выводили нас колонной по пять человек, скованных одной цепью, чтобы в голову даже самых отчаянных рецидивистов не закралось шальной мыслишки. Пространство за пределами корабля было освещено мощными прожекторами, чей свет не оставлял ни одного тёмного уголка, в котором можно было почувствовать себя вне внимания охранников.

Дальше помню все как в тумане. Перекличка. Недолгий инструктаж. После короткий марш до следующей цепи помещений. Регистрация и приём пищи через катетер. Пожалуй, это сильнее всего давило на мозг. Заключённым нашего статуса не полагалась кормежка через пищевод во время этапа. Только через кровь. Это делало тебя вялым, но только не для того, чтобы забыться в мутном сне. Возможно, они подмешивали нам дозы краткосрочных стимуляторов, для удобства перегона. Наконец-то спустя ещё несколько часов бюрократического ада на ногах они заменили нам регистрационные чипы и распихали по камерам.

Мне не удалось сдержать нервной улыбки. Пожалуй, сегодня мой день. В камере находилось всего лишь трое, а это означало, что нам всем хватит места для сна и не придётся устраивать смены. Смотреть на сон сокамерника – самое гнусное из того, что только можно придумать для пытки психики. За последние полгода этого добра я насмотрелся в достатке. Зависть – тяжкий грех.

Наконец-то один из них поднялся на ноги, демонстрируя нехилый рост, и направился в мою сторону.

– С прибытием, новичок. Надеюсь, тебе наша станция пришлась по вкусу.

Здоровый и чёрный, как его комбинезон, сарказм. Такой подход мне по душе.

– Эксклюзивное гостеприимство, – я дотронулся до ноющих рёбер, как бы проверяя, что они всё ещё на месте.

Он подошёл ещё ближе и положил здоровенную лапищу на моё плечо, грубо нарушив любые личные границы. Решил провернуть со мной манипулятивный трюк? Со мной такое не работает.

Однако здоровяк, судя по всему, вовсе не имел ничего подобного на уме. Он не выглядел угрожающе, хотя с первого взгляда было незаметно. Его ровный и добродушный голос разбил последние сомнения.

– Мы здесь уже почти месяц ждём, когда нас доукомплектуют. Возможно, вы наше последнее пополнение.

«Укомплектуют? Куда?» – подумалось мне. Задать вопрос, выдавая с головой свою неосведомлённость, будет неосмотрительно с моей стороны. Лучше потрачу совсем немного времени, и информация сама дойдёт до меня в нужном количестве.

Парень, который подошёл ко мне, назвался Нилом Оруэллом. Немного бестактный, но всё же вполне безобидный парень со смуглой кожей и угловатым лицом. Ещё я познакомился с Сэмом Кропоткиным, что с момента моего появления в камере так и не оторвался от своей потрёпанной бумажной книги. Интересно, какими неправдами ему разрешили пронести подобное сюда? И ещё с тихим пареньком, чьё имя я даже не расслышал, когда он прошептал его мне, отвернувшись к стене, лёжа, как эмбрион в утробе. Похоже, он уже давно находился в этом состоянии.

Расспросов почти не было. Меня довольно быстро оставили в покое, позволяя отдохнуть от нервотрёпки последних дней. Стимуляторы ещё действовали, но уже заметно ослабли, и я чувствовал, как возвращаются болевые ощущения. Всё тело превратилось в плотный сгусток нервов, а рёбра, до этого слегка ноющие, теперь горели нестерпимо сильно.

С верхней полки мне были слышны тихие разговоры Оруэлла и Кропоткина, из которых можно было сложить примерную картину жизни на станции. Самым разговорчивым и бестактным был тот самый здоровяк Нил. Гипертонус общительности в подобной обстановке заметно выделял его на фоне скупости моих предыдущих сокамерников.

– Завтра у парня тяжёлый день. Учебка из него все соки выжмет.

«Учебка. Оперативно». Значит, сидеть здесь долгие недели, как они, мне не светит. Хотя, возможно, все проходят её на свой второй день. Кропоткин, сухой мужичонка в жёлтом комбезе, выглядел лет на сорок, с козлиной бородкой и густыми бровями. Лицо серое, мрачного вида, а глубокие морщины делали его ещё более отталкивающим. Вероятно, болтовня Нила его изрядно раздражала, судя по тому, как тот продолжал упрямо смотреть в свою книгу, игнорируя собеседника. И всё же он произнёс.