Денис Матусов - В ночи горящие глаза

Сказочный король крыс развеялся зловонным дымом. Этот же грызун умер от удара ножом. В месте удара выступала кровь, как и полагается у существ из плоти и крови. Легкий ветерок донёс до меня зловоние выпущенных кишок и их содержимого. Я убил зверя… да, да, конечно, зверя, ранее неизвестного мне грызуна. Так я убеждал сам себя и всё же заворачивая добычу, вздрагивал, поминутно оборачивался, как убийца, страшащийся расплаты. «Надо маме показать, она меня успокоит», – пришла мне в голову тогда вполне естественная для ребёнка мысль.

Долгим, каким же долгим мне показался хорошо знакомый и обычно такой короткий путь домой. И причина не только в том, что я крался огородами лишь бы меня никто не увидел. Страх удлинял мой путь. Страх, куда как превосходящий страх перед мальчишеской дракой. Страх, прежде неведомый страх…

Убийца

Однако даже самый страшный путь когда-нибудь заканчивается, как тать в ночи, я прокрался домой с чёрного входа.

– Здравствуй, сын. Зачем… с чем пожаловал? – внешне привычно добродушно, но с затаённой тревогой приветствовала меня мать. Видно, чуяло материнское сердце, что не к добру…

Вместо ответа я показал тельце убитого грызуна и мою добрую маму, как подменили: – Убийца, убийца, такой же убийца, как твой отец! – вскричала она страшным голосом.

– Вон, вон из моего дома! – погнала она меня прочь в ночь.

«Может быть, мою маму заколдовали? Может быть, в неё вселился злобный призрак?!» – такими страшными предположениями я отгонял тогда ещё более страшную для меня правду. Ноги же словно бы сами собой несли меня к нарядному терему старосты, который мог бы, имел право оставить его весь в распоряжении свой семьи. Однако давно превратил терем в поселковый клуб из любви к сельчанам. Там-то я и уселся на лавку, обхватив голову руками и застыв в какой-то прострации. Однако тогда мне не довелось цепенеть до утра. По поддерживаемой в привычно хорошем состоянии лестнице, с отведённого старостой своей семье второго этажа спустился сын старосты.

– Ваня, ты чего? Что ты тут делаешь посреди ночи?! – старательно тряс меня за плечо Дементий. Наученный горьким опытом я начал теперь издалека, выгораживая себя так и эдак. Был бы моей жертвой хотя бы мелкий хищник, наверняка бы изоврался, обвиняя в нападении. Однако пухлый грызун больше напоминал мягкую игрушку, порванную жестоким ребёнком, чем кого-то хоть сколько-нибудь опасного. Я же и был тем жестким ребёнком, что порвал… убил… Кого же я убил?

– Я позову отца. Жди здесь! – отрывисто попросил… приказал Дементий, который после моего рассказа казался старше своих лет.

Вот и нет его, пошёл за отцом. Может удрать? Некуда бежать!

Раздались тяжелые шаги старосты Лаврентия Павловича, который со всё более хмурым видом выслушивал мои теперь уже довольно-таки гладкие объяснения. Лишь пару раз ставя меня в тупик острыми вопросами, когда я слишком уж начинал слишком себя выгораживать, обвиняя чересчур смышлёного грызуна в шпионаже и подрывной деятельности. Только вот это не фантастическая книжка про смелых разведчиков Солнечной Системы и коварных диверсантов из Лиги Чёрных Миров – это реальность, где забавный грызун зарился лишь на ягоды с бесхозного куста на краю нейтрального перелеска. Тогда я уже понимал, кого убил и всё же вздрогнул после тяжёлых слов обвинения.

– Ты убил не зверя, даже не чересчур смышлёного зверька, а разумное создание из числа малых ферал, – устало произнёс прежде всегда такой подтянутый, моложавый староста. Впервые я заметил седину на его висках в ту ночь. Вполне возможно, тогда она и появилась впервые в густых волосах Лаврентия Павловича.

– Как же вы меня за это накажите? – наконец-то, задал я мучительно волновавший меня тогда вопрос. Мне вспомнилась, как староста лично высек розгами хулигана Глуздо за то, что насыпал соли под хвост жеребёнку. Не доверил отцу сечь, больно уж тот жалостливый. Да и мелкую воровку, завзятую лгунью Цириллу запирали на три дня в погреб по его приказу.

– Никак, – ответил Лаврентий Павлович хмуро и прежде, чем я начал тешить себя пустой надеждой, добавил. – Ферал ты убил, ферал тебя и судить. За мною давай, шагай…

Подсудимый

– Как не страшен был путь к дому старосты, путь прочь от него сначала в лес, а затем и в залесье оказался ещё страшнее. К дому старосты вела меня последняя надежда, но теперь сам Лаврентий Павлович вёл меня за суд звериный. «Съедят, съедят, казнят и съедят тут же!» – билось у меня в голове. Однако я даже не думал о бегстве. Послушно шёл на заклание, смирившись… нет не смирившись. Сам не могу описать свои тогдашние чувства.