Олег Мартынов - Тот еще космонавт! [litres]

Брат Никодим поднялся и налил в стакан воды из графина.

– До бокса я много спортивных секций посещал, по плаванию какой-то даже разряд получил, но все было не то, не мое. Знал, что где-то около меня ходит любимое занятие, совсем рядом, чувствовал всеми фибрами души. И вот однажды попалась мне в руки небольшая книжица, «Вам взлет» называлась. Автор ее, наверное, написал еще в тридцатые годы прошлого столетия. На обложке красовался то ли ПО-2, то ли подобный, ну не важно, зато там так было написано о небе, что это для десятилетнего подростка, искавшего по-своему смысл жизни, стало чуть ли не высшим откровением. Прочитав ее, и не раз, я твердо решил стать летчиком, и желание было тверже любой скалы. Ничего, казалось, не могло остановить меня на пути к заветной мечте.

Путь вырисовывался один, поступить в Суворовское училище, затем, после окончания, в училище летчиков. По крайней мере, так считал мой батя, наведший справки у знакомых. Меня так и подмывало напялить на себя форму суворовца и пройтись по местному Бродвею с гордо поднятой головой. Однако суворовцем стать было не суждено. В пятнадцать лет, на медицинской комиссии в военкомате, меня зарубил стоматолог: прикус зубов неправильный, одиннадцать миллиметров между верхней и нижней челюстью. Спросите, как это может повлиять на боевую учебу? Тогда подумал, что кушать буду много, как хлебальник открою, так армию и разорю. Слезы наворачивались, когда выходил с медицинской картой. Заключение гласило, что не годен!

Вечером с батей смотрели телевизор, он пытался успокоить по-своему, вдумчиво. Посуди сам, говорил, Никодим, ну не взяли тебя в суворовцы – не беда, можно же сразу после десятого класса поступить в летное. Многие так и делают. Ты пока не торопись с преждевременными выводами, может, ошибка какая. У нас, к примеру, на заводе тоже был случай. Принесли чертежи нового дизельного двигателя, набежало всевозможное начальство, один важнее другого, чуть ли не в драку лезут. А я глянул и говорю, что мы его, конечно, соберем, но он не запустится, тут в чертежах ошибка закралась. Они на меня всем скопом навалились, закрой рот, тебя не спрашивают, ты кто такой, занимайся своим делом, не лезь! Ну, думаю, моя хата с краю. Через неделю, как в воду глядел, ни в какую запустить не можем, кабздец. Директор аж поседел – не выполнил заказ правительства и партии, на всю страну опозорят. А начальник цеха у нас был хоть и молодой парень, но башковитый. Говорю ему: давай, Павел, внесем изменения в конструкцию, голову на отруб даю, запустится. Он сначала никак. Конструкторские бюро головы ломали, там народ не чета нам и профессионалы своего дела. Уволят нас всех, к чертовой матери, за самоуправство. Нет, не дам ничего менять. Но в душу ему мое предложение все же запало…

Как-то после второй смены просит: мол, Василий Игнатьевич, останься, пожалуйста, в ночь. Покумекаем, прикинем, что к чему. А мне какая разница, только рад. Утром мы этот злосчастный движок запустили. Много чего переделали, вплоть до изменения системы впрыска. Директор, хоть и седой как лунь, целовал нас взасос, премию выписал, телевизор на нее с мамкой купили цветной, дефицит раньше был. Так что, сынок, не дрейфь, ошибаются даже боги, если за горшки берутся!

По телевизору, премиальному, в это время показывали местные новости, за разговором особо на него не обращали внимания, лопочет и ладно, но потом, почти в самом конце передачи, пошел сюжет об аэроклубе. Как таковой, в те времена рекламы не существовало, но тут приглашали учащихся, только школьников, перешедших в девятый класс. «Во, Колька, смотри, чем тебе не альтернатива? Давай завтра же сходи, авось примут, и нормальный у тебя рот, не бзди!» Так я и сделал и, к моему немалому удивлению, полностью прошел врачебно-летную комиссию. Потом было военное училище летчиков, за хорошую учебу после окончания оставили инструктором. С семьей как-то не сложилось, жена подала на развод, детей забрала с собой, оставив кошку Мурку. Одиночество придавило бетонной стеной, тут еще и аварийная ситуация в полете, отстранили до завершения расследования от неба. Решил на все плюнуть и уйти в монастырь.

Брат Никодим набожно перекрестился, Саня машинально – тоже, а Рифат только руку поднял, но вовремя одумался – он же мусульманин.

– В монастыре, – продолжил рассказ командир, – жизнь замечательная. Молимся, работаем, опять молимся, душа давно этого требовала, ощущал ясно, когда еще летал, только сообразить не мог, как и откуда такое состояние. Позже, в церкви, постепенно встало все на свои места. Иеромонах, иерей – священнический сан, только первый служит и живет в монастыре, другой – в миру. Отличительной чертой их принадлежности к сану является большой крест, носимый на груди. Кстати, Саня, по цвету креста можно определить опытность священника и заслуги перед церковью, понял?