Франсис Карсак - Том 2. Робинзоны космоса. Бегство Земли. Романы. Рассказы

Сначала люди терялись в догадках относительно причин этого отлета. Кто-то даже выдвинул гипотезу, что это было лишь предупреждение, что марсиане, завоевав Венеру, потеряли интерес к Земле и хотели просто-напросто продемонстрировать свое могущество, предлагая нам тем самым удовольствоваться Луной и не заходить дальше. Действительно, ничто, похоже, не пропало, людские потери оказались практически нулевыми, и даже запасы пригодной для расщепления материи не были ни разворованы, ни приведены в негодность.

Мало-помалу проявился такой тревожащий факт: на Земле не стало больных. Разумеется, люди по-прежнему умирали от несчастных случаев, старости, сердечной недостаточности, некоторых видов рака, но случаев инфекционных заболеваний нигде больше не отмечалось. Тиф, чума, холера, оспа, даже простой грипп внезапно исчезли, улетучились! Медицинские лаборатории лихорадочно проводили одни анализы за другими. Повсюду, даже на дне Курильской впадины, брали пробы грунта. В какой-то момент стало очевидно: нигде — ни на суше, ни на море, ни в воздухе — не осталось ни одного патогенного микроба!

Негодяи! Теперь их замысел не вызывал сомнений: они вернулись, чтобы отомстить — не нам, но нашим самым могущественным союзникам, которые однажды уже вынудили их оставить нашу планету: добрым старым микробам.

Но они еще пожалеют об этом! Один из их летательных аппаратов разбился при отлете, и мы обнаружили в нем то, что откроет нам дорогу в небо. Мы располагаем безграничными средствами, и вскоре неисчислимый флот — на сей раз земной — появится над Марсом и Венерой.

И тогда наступит уже наш черед вершить возмездие. Последнее слово останется за человеком. Это так же верно, как и то, что я — У. М. Макинтош, генеральный секретарь Международного треста фармацевтических препаратов!

Очень-очень давно, во мраке времен, за пределами людской памяти, существовал в Океане чудесный остров. Небо над ним всегда было голубым, и солнце сияло над многочисленными лесами, озерами и реками, полями и городами людей. Города эти поднимали к лазурному небу высокие, величественные сооружения и храмы с покрытыми золотом крышами. Народ там был красивым, мудрым и сведущим в магии. Над ним царили справедливые и спокойные боги. В главном храме столицы существовала школа Мудрецов, которые преподавали науки наиболее одаренным молодым людям. Среди них выделялся Хор-Атла. То был хрупкий юноша с блестящим умом, но речи его были суровы и горьки, а сердце источено сомнением и честолюбием.

Стоял прекрасный тихий вечер. Солнце только что исчезло за западным горизонтом, и звезды мерцали над пилонами города. Мягкий свет падал из окон, и воздух был нежен, как песня любви. Он дрожал от легкомысленного смеха девушек. Мужчины после тяжелого рабочего дня безмятежно наслаждались радостями жизни. На вершине Великой Пирамиды светящиеся квадраты отмечали зал, в котором заседал Совет Мудрецов. А Хор-Атла бродил среди апельсиновых деревьев, размышляя перед бесконечностью неба.

«Кто я? Что я? Каково мое призвание? И какое мне дело до привычных радостей? Я красив, я лучший на стадионе, любимый ученик Мудрецов. Почему все это меня не удовлетворяет? В моем сердце неутолимая жажда, и мой ум испытывает неутолимую жажду? Откуда идет эта жажда? Кем я буду? Царем, Верховным Мудрецом? А потом? Смерть? О ночь, к чему быть человеком, когда существуют Боги!»

Прошли годы. Хор-Атла постепенно поднимался все выше и выше по лестнице посвящённых. Он уже давно презирал игры на стадионе и улыбки девушек. Дни он проводил в близлежащих горах, медитируя, а ночи — за изучением священных текстов. Он был одинок в этом мире. И, мало-помалу, росли его знания и его магическая сила.

Годы по-прежнему утекали в обычном для Земли ритме. Хор-Атла был теперь почти стариком. Его знание стало огромным. Он хранил его в тайне и всегда работал в герметично закрытой комнате. В народе рассказывали, что по ночам он говорит со звёздами. Дети убегали от него в страхе, а с людьми он заговаривал лишь тогда, когда они обращались к нему за советом. Его советы всегда были хороши, и однако же никто не приближался к нему без содрогания. Глаза его были неподвижны и устремлены вдаль, будто ослепленные блеском сокровенной мечты, и, тем не менее, казалось, что они насквозь пронзают людские сердца. Коллеги по Совету страшились его речей, суровых и полных горькой, пессимистической мудрости. Да и в его собственной груди билось сердце мрачное и отчаявшееся, ибо не наслаждался он ни одной из радостей жизни.