Олег Фурашов - Последний мужчина

— Удалить половину памяти! — оторопел Загорцев. — Ну, дают! Гуманисты, гуманисты, — отозвался он про таутиканцев, — а режим-то у них — хашистский.

— А ты как думал! — мстительно нагнетал страсти дед. — За домогательство тебе врежут по полной катушке. Вышак не вышак, а врежут. С этим у них жёстко.

— А мы не будем зареветь! — «по-пацански» ершисто заартачился Роман. — Мы не из пугливых. Мы — имперские! — Но тут же он опасливо и ревниво осведомился: — Не сердитесь, Борис Абрамович, за мою дурацкую оговорку. А почему вы сказали, что…кгм…кое-что мне не понадобится?

— А вот и забоялся, а вот и забоялся!.. — в насмешливом ребячьем порыве, сидя на диване, запрыгал Тверизовский. — Да ладно, Ромаха, не дрейфь, — наскакавшись, уже в примирительной интонации заговорил старик. — Всё равно ж баб-то на планете нету. Кого ты удивишь пестиком своим? Тюху, что ли? Или Бонзу с Крэком? Га-га-га!

Подождав, пока Тверизовский прохохочется, Загорцев резонно опроверг его ошибочный тезис:

— Не обижайтесь, Борис Абрамович, но вы, сдаётся мне, ещё и нюх потеряли. Как это «нет баб», когда их полно. На выбор. Двух категорий. Другой коленкор, как говорил мой дедушка, что они «не фонтан». Эстетически не услаждают глаз. Так это уже проблемы вкуса. Примелькаются. Например, мне моя сизая рожа уже примелькалась.

— Заблуждаешься, Ромашишка, — категорически закрутил головой оппонент. — Круто ты попал впросак. То и не бабы совсем. Не прельщайся их волосёнками в виде повыдерганной соломки и грудками, меньше титьки тараканьей — это обман и мираж. Остатки барской роскоши. Неспособны они к соитию, как сказал бы поэт, — хихикнул бывший магнат. — Вместо пикантного вместилища у них осталось усохшее техническое калиброванное отверстие, предназначенное для слива отработанных продуктов жизнедеятельности, — на одном дыхании, зажмурив глаза, заученно выдал сквернослов. — И потомство таутиканцы не рожают, а штампуют на специальных фабриках.

— Ну да! — откинулся Роман на спинку дивана с остекленевшими глазами.

— Вот те крест! — неумело перекрестился собеседник. — Со святым не шутят. Как имперский имперскому клянусь. Да пусть у меня отсохнет неотсохшее, если я вру! Да пусть мне отрежут неотрезанное, если я загибаю!

— Мама р одная! — простонал Загорцев, обозначая ударение в слове «родная» на первом слоге.

Лицо Романа перекосила тоскливая гримаса. Он открыл рот, но не успел выругаться, ибо дверь зала ожидания распахнулась. Внутрь заглянул Крэк и провозгласил:

— Сударь Загорцев! Вас просят пройти на аудиенцию с главным этиком Бонзом.

Главный этик Бонз оказался совершенно нетипичным таутиканцем. Как минимум, по своему внешнему отталкивающему виду. Он был тощ и высок — Кощей Кощеем. Когда задержанного ввели в кабинет на четвёртом этаже, чиновник стоял у окна и смотрел в сизоватую таутиканскую даль.

— Здравствуйте, — угрюмо проронил доставленный.

— Здравствуйте, — обернувшись, гнусаво ответил Бонз.

И жестом предложил нарушителю нравственности присесть в удобное кресло для посторонних, стоящее перед его столом, а Крэку, сопровождавшему инопланетянина, дал знак удалиться.

— Оступившийся Загорцев по вашему приказанию прибыл, — не без сарказма доложил инопланетянин.

Чиновник не нашёлся что ответить, и Роман получил возможность разглядеть его. Перед ним был первый таутиканец, выражение лица которого хранило на себе не печать добродушия, а высокомерия и пронзительной подозрительности. Впрочем, Крэк тоже не располагал к себе. Но тот был просто туповатым фатом. Облик же главного этика именно отвращал. Впрочем, Роман внутренне успокаивал себя тем, что у него устаревшие эстетические представления.

— Вы зелянин? — спросил задержанного Бонз, открывая электронное досье.

— Так точно, — по-военному отрапортовал Загорцев. — Мыслелоб с Зелёной планеты.

Представитель власти дотошно, по пунктам, проверил правильность отражения в досье автобиографических данных на Романа и фактическую сторону его пребывания на Таутикане.

— Я верно понял, что из клиники докторами Нутэлой и Рэдом вы были поселены для самостоятельного проживания? — приступил чиновник к детализации состава разбирательства.

— Да.

— Почему же вы вели себя с сударыней Суэлой неподобающим образом и несанкционированно вторглись в её интимное пространство?

— Ничуть я не вторгался. Просто подошёл, подал свёрток, что она уронила, поздоровался, поболтал и тронул её за локоток.