Обратная сторона Европы (СИ)

Вход в пещеру едва угадывался среди длинных и резких теней марсианских скал – неудивительно, что её открыли совсем недавно. Астронавты взяли у дроида инструменты и двинулись под мрачные своды. WR-39 пошёл следом, но остановился недалеко от входа: несмотря на высокую проходимость, он не был достаточно ловок для того, чтобы сопровождать астронавтов.

Узкая шахта уходила всё глубже, и казалось, этому не будет конца. Но по мере продвижения проход расширился, пространство пещеры заметно увеличилось, появились боковые ответвления. Теперь свет фонаря то и дело выхватывал из темноты очертания гигантских каверн и фантастических сводов. А ещё немного погодя Сэму показалось, что они вдвоём попали в кусок швейцарского сыра: большие и маленькие круглые отверстия пронизывали шахту во всех направлениях.

– Эмменталь, – сказал Сэм.

– Чего-чего?

– Или Иллерталёр.

– А. Сыр.

Сэм шёл впереди и вдруг почувствовал, как почва уходит у него из-под ног. Он вскрикнул, страховочная верёвка мгновенно натянулась тетивой. Лоуренсу стоило неимоверных усилий удержать напарника, а затем вытащить его. Потом они оба долго рассматривали крошащуюся породу, размышляя, стоит ли двигаться дальше. Сошлись на том, что поворачивать назад ещё рано.

– А ты тяжёлый, – сказал Лоуренс, хлопнув друга по плечу.

Справа начинался обрыв, и астронавты стали тесниться к отвесной скале, страхуя друг друга с повышенной осторожностью.

Скоро Сэм заметил тонкие, желеобразные «медузы», облепившие скалы. Это были самые распространённые обитатели марсианских пещер. Можно было остановиться, взять пробы и возвращаться на базу. Но внутренний голос подсказывал, что неисследованная пещера таит в себе много новых открытий.

Они услышали отдалённый гул и почувствовали лёгкое сотрясение почвы. Через несколько мгновений начали падать камни: видимо, стал обрушиваться свод. Сэм инстинктивно прижался к скале, надеясь, что землетрясение скоро закончится. Он заметил мечущегося вслепую Лоуренса. Мгновение, и тот был погребён под градом камней...

Всю свою последующую жизнь Сэм винил себя за этот день. Если бы он внимательно читал предупреждающие знаки, которые судьба щедро расставляла на его пути, а не потакал своим амбициям, принимая их за внутренний голос, его друг был бы до сих пор жив, а он сам прожил бы славную, интересную, насыщенную космическими приключениями жизнь. И сейчас, в старости, ему было бы что вспомнить.

Как ни жался Сэм к скале, камни достали его и там. Он успел послать сигнал о помощи перед тем, как в его мире воцарилась тишина.

Астронавта нашли только через сутки – на поверхности и правда разыгралась сильная буря, поэтому послать спасательный отряд было невозможно. Сэм выжил, но остался калекой. Правая нога до колена была ампутирована и заменена ультрасовременным протезом, действующим от импульсов в мозгу. Таким образом, астронавт Сэм Ричардс перестал быть человеком в полном смысле этого слова, если принимать во внимание только анатомическую составляющую, и стал частично киборгом.

Он ощутил себя на обочине жизни. Конечно, ему выплачивалось достойное содержание, позволяющее существовать безбедно, но деньги не могли заменить полноценную жизнь.

Сэм поселился в чудесном домике на берегу Индийского океана и собирался больше никогда не покидать Землю. Он считал себя калекой, отработанным материалом (о чём позже пожалел, но с годами тем более стало поздно что-то менять в лучшую сторону), что потратил эти годы своей жизни зря. Надобность в нём могла возникнуть только у музея робототехники и электроники, что и впрямь не заставило себя долго ждать. Чем плох смотритель и экспонат в одном лице? Этим ребятам Сэм втолковал раз и навсегда, кто он и зачем. А когда они, принеся глубочайшие извинения, поспешили удалиться, сел у порога и расплакался. В эту минуту он с убийственной ясностью ощутил: он никто, и ему – незачем.

Однажды случай свёл его с доктором Филхом, который на самом деле врачом не являлся, а был учёным и величайшим изобретателем – как он сам говорил о себе без тени смущения.

Филх, этот безусловно признанный гений, впрочем, не во всех областях, в которых заслуживал, был не только эксцентричен, но и экстравагантен. Например, он не признавал научных авторитетов, был тщеславен, тяготел к старине и очень любил поговорить, что не часто бывает свойственно учёным. Можно сказать, что Филх был редкостным болтуном.

Эксперимент, проводимый им в домашней физической лаборатории, с привлечением большого количества энергии, стоил ему пальцев левой руки и левого глаза. Врачи поставили ему вместо изящных пальчиков не менее изящные протезы, а глаз вознамерились вырастить в пробирке, что впоследствии и было сделано. Увечье ещё сильнее усугубило черты и без того несносного характера и привело к тому, что он рассорился в пух и в прах со всеми своими коллегами в научной среде.