Илья Стальнов - Демоны космоса

А громадные тени на ослепительно белом льду подползали все ближе к крошечным корпусам станции и фигуркам людей, застывших на поверхности.

Когда тень упала на полярников, стало заметно холоднее. Температура мигом упала градусов на пятнадцать. Защекотал нос запах озона и еще какой-то непонятной химии. И стало тихо. Настолько тихо, что слышно было, как бьются сердца и жужжит мотор видеокамеры…

Казалось, это никогда не кончится. Гладкое брюхо чужого корабля двигалось над ними, как длинный товарный состав, которому нет конца. Возникло ощущение, что до него легко дотянуться рукой. И еще в душах людей возникла уверенность, что сейчас неторопливый бег закончится, и корабль осядет, вдавливая в лед и станцию, и людей.

– Ну же, – прошептал Смирнов, сердце которого рвалось из груди. Он судорожно вдохнул ледяной воздух, обжигая легкие и не обращая на это внимания. Корабли прошли над станцией!

– Я хренею, – незатейливо прокомментировал Шулыгин.

Они зависли километрах в семи южнее. Пять кораблей замерли неподвижно в воздухе на высоте в три десятка метров, носами почти касаясь друг друга, образовав звезду.

И тут, как языки, откуда-то из глубин их металлических корпусов поползли закрученные в спираль золотые штыри. Они соприкоснулись с поверхностью льда и озарились ярким, как при газосварке, светом. Вниз ринулся зеленый луч.

Полярники, не в силах сдвинуться с места, завороженно смотрели на разворачивающееся фантастическое действо. Смирнов дрожащей рукой откинул теплый капюшон. Он только сейчас заметил, что температура растет. В Антарктиду приходило тропическое лето.

Зеленый луч вгрызался в толщу льда. Вверх поднимался пар, окутывающий корабли, из-за которого едва были видны зловещие черные силуэты.

– Они решили растопить Антарктиду? – криво ухмыльнулся Шалыгин, продолжающий снимать все на видеокамеру, которую отнять сейчас у него не смог бы никто.

Температура все росла. Вскоре стало просто жарко. Зеленый «сварочный» луч погас неожиданно. И тут же из клубов пара поползли вверх темные туши летательных аппаратов – неторопливо, с уверенностью.

Они поднимались вертикально. И походили на подводные лодки, всплывающие с океанского дна.

– Они уходят! В космос! – разочарованно завопил Шалыгин.

– Скатертью дорога, – Смирнов накинул капюшон – температура быстро падала, и бил в лицо штормовой ветер, который все крепчал. – Как бы не сдуло станцию!

Когда корабли исчезли в синеве неба, полярникам понадобилось несколько минут, чтобы элементарно прийти в себя. После этого Смирнов завел второй, исправный, вездеход. И четверо человек, прихватив счетчик Гейгера и другую аппаратуру, отправились к месту, над которым висели корабли, Радиационный фон был выше обычного и рос по мере приближения к месту, но до опасной величины ему было далеко.

Вездеход качнулся и замер на краю идеально выпиленного круглого колодца диаметром метров тридцать, что уходил, казалось, в центр земли. Мощный луч фонаря растворился в темноте,

– Ничего себе, – покачал головой Шулыгин.

– Бесова мила, – хмурился все больше Смирнов.

– Это был первый контакт, Палыч. И они ушли, – при этих словах Шалыгин не мог скрыть разочарования.

– Хорошо, если так. Только бы не вернулись, – Смирнов нагнулся, снял рукавицу и провел рукой по острому краю колодца.

– Почему? – спросил профессор Шри Атал.

– Это зло. Неужели вы не чувствуете?

Я иду по длинному коридору. В конце его – зовущий свет. Мне хочется туда. Но с каждым шагом идти все труднее. И воздуха все меньше. И в душе нарастает тревога, готовая вот-вот трансформироваться в панику. Я знаю, что не дойду. И знаю, что должен дойти. Там, где светится щель в двери, меня ждет что-то. Или кто-то. То, что очень нужно мне То, чего мне так не хватает.

Вконец обессиленный, я падаю на колени. И по ушам бьет нечеловеческий отчаянный визг…

Меня будто за пятку дернули – и я очнулся на грешной земле Точнее, на жестком ложе.

Я попытался еще раз нырнуть в глубины сна, потому что не завершил там то, что должен был завершить обязательно. Но этот визг влек меня обратно…

На сей раз я проснулся окончательно.

А проснувшись, понял, что владевшая мной тревога не рассасывается. Она без труда перекочевала из эфемерных реалий сна в плотный вещественный мир. Только теперь она наливалась, пульсировала отвратительным, елозящим пилой по нервам, звуком.