И тут же все племя загалдело, замахало палками, завизжало, в нас даже полетели комья ссохшейся тины.
Гул стал тише.
– Лети, лети, большая птица, мы тебя не трогаем, и ты нас не трожь! – вопил старший. – Пусть твои лапы не касаются нашей земли! А если ты опустишься, мы пожалуемся на тебя каравану! И он тебя уничтожит!
Племя, очень довольное, что удалось отогнать птицу, кинулось к частоколу, показывая, что переходит в атаку, а некоторые даже перескочили наружу.
– Сумасшедший дом, – сказал Люська. – Как бы развязаться?
– Как ты думаешь, мог у нас на борту быть вертолет? – спросил я.
– У нас могло быть что угодно…
Наверху опять загудело.
– Во-от придет ка-ра-ва-а-ан! – затянул вкривь и вкось незримый хор. – Он вас съест, большие птицы! И ваши кости раскрошит зубами!
– Сашка, это что за опера? – спросил потрясенный Люська. Но я обалдел – во-первых, до сей поры наши хозяева никогда не пели, а во-вторых, какую же дрянь я перевел на родной язык словом «караван»?
Лни еще попели немного и успокоились. Гул стих. Потом пришел старший.
– Вы правильно сделали, что не стали звать свою птицу, – сообщил он. – Я помню, что вы – люди, летающие на птицах, но ей тут делать нечего. Как только наступит время караванов, мы отдадим вас каравану, если только караван за вас заплатит. И тогда хоть женитесь на своей птице!
– По-моему, оно не наступит никогда… – проворчал Люська.
Если бы не я – его бы точно скормили болотным сороконожкам. А я всегда сглаживал противоречия. Конфликтологию мы проходили всерьез, и нам накрепко вдолбили – ошибку, допущенную на начальном этапе гипнолингвистом, человечество может не исправить вообще никогда. Поэтому я, делая вид, будто вовсе не стою посреди кострища и не связан корешками, выразил свою благодарность старшему за его мудрость. А что мне еще оставалось? Я даже поинтересовался, по какой цене нас собираются отдать первому же каравану, и выразил беспокойство – как бы она не оказалась слишком низкой. Все-таки племя нас кормило, поило, охраняло, и нехорошо, если оно из-за нас окажется в убытке. Старший воткнул в землю факел, развязал мне руки, и мы прямо на разглаженной ладонью золе стали считать – много ли мы с Люськой наели-напили, и на какое количество лопат, гвоздей, одеял и сандалий каждый из нас тянет.
Тогда же, кстати, и выяснилось, что северные караваны достигают длины в восемьсот шагов, а южные – в шестьсот шагов, и когда голова северного каравана приближается к горелому холму, его хвост еще путается где-то за черными валунами.
Потом я рассказал про караваны Люське и задал резонный вопрос: если по территории племени пройдет такая прорва вьючной скотины, то чем же ее тут собираются кормить? Раньше на постоялых дворах были запасы овса, сена и чего-то там еще. Почему же болотные жители не держат правильного перевалочного пункта?
– А кто тебе сказал, что это будет вьючная скотина? – осведомился Люська. – По-моему, это караван сам – большая скотина! Башка есть, хвост есть, а насчет зубов – ты сам слышал…
После Люськиных дурацких расспросов я уже боялся чем-то интересоваться, но несколько дней спустя информация явилась сама. Подрались Тулзна и Чуска. Оказалось, из-за дочерей. Дочку Тулзны племя выбрало в жены каравану, а дочку Чуски – нет.
– Караван делает самых лучших детей, – объяснили нам. – Только очень редко.
– А нельзя ли посмотреть на такого ребеночка? – самым невинным гололсом спросил я.
Оказалось, нельзя.
Но вскоре мы услышали, как один абориген в злобе обозвал другого каравановым ублюдком.
Вся эта лабуда с караванами нравилась нам все меньше и меньше…
И если нас выкупят и куда-то там увезут с болота – то ведь неизвестно, на что караван нас употребит! На болоте мы, по крайней мере, были в безопасности. А на материках еще неизвестно что творилось.
– Если здешний технический прогресс еще не додумался до колеса, а грузы возят исключительно на скотине, то как бы и нас не определили в разряд вьючного скота! – сказал я Люське.
– В разряд корма для вьючного скота, – поправил он. – Если этот караван – что-то вроде крокодила стометровой длины, то не корешками же он питается!
– Караван, кем бы он ни был, разумное существо, – тут же возразил я. – С ним можно договориться.
– Сидя у него в желудке, гипнолингвист хренов!
Теперь каждый наш с Люськой разговор завершался ссорой. Казалось бы, не все ли равно, съедобны треклятые болотные сороконожки или пока нет? А мы из-за них день не разговаривали.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу