Айзек Азимов - Лакки Старр и океаны Венеры (пер. А.Левкин)

И вот, наконец, он протягивает руку, и его пальцы всего лишь на расстоянии пяти дюймов от рации сопротивлению пришел конец. Как Лакки ни старался, он не мог приблизить их еще. Нет, не мог. Он не мог уже ничего.

«Хильда» являла собой сцену полного паралича. Эванс без сознания валялся на кровати, Бигмен скорчился на полу, Лакки, хотя и оставался на ногах, оцепенел, дрожали лишь кончики протянутых к радио пальцев.

– Ты бессилен, хотя и не потерял сознания, как твои коллеги, – вновь зазвучал в его ушах монотонный голос. – Ты вынужден терпеть эту боль, пока не согласишься рассказать нам все, что знаешь. Тогда ты погрузишь свой корабль и легко уйдешь из жизни. Мы подождем, мы терпеливые. Сопротивляться ты нам не можешь. Не можешь ты нас ни задобрить, ни подкупить.

Сквозь свои невыразимые муки, Лакки вдруг ощутил, что его мозг способен на новое усилие. Задобрить? Подкупить? Задобрить?

Сквозь пелену тупого оцепенения словно мелькнула искорка.

Он отвернулся от передатчика, заставил себя не думать о нем, и боль тут же уменьшилась. Лакки сделал шаг назад – боль снова стала меньше. Отошел в другой угол.

Лакки старался теперь не думать вовсе и действовать чисто бессознательно, без малейшего плана. Они стараются не пустить его к передатчику. Отлично! Они не поняли другой, грозящей им опасности! Ничего, ничего… главное, чтобы они не смогли прочесть в его уме то, что он собирается сделать… Все надо делать быстро. Они не должны успеть его остановить!

Не должны!

Он добрался до аптечки и распахнул дверцу. Света было маловато, и ему пришлось вглядеться в содержимое шкафчика.

– Ну, что ты решил? – снова прозвучал голос, и огненные пальцы боли снова полезли в мозг Советника, Лакки взял это в свои руки – невзрачную баночку из голубоватого пластика. Нащупал металлический бугорок – генератор слабенького поля, которое удерживало крышку банки, сковырнул его ногтем. Уже словно в тумане, он понял, что крышка отошла и, кажется, падает на пол. Словно сквозь туман услышал звук ее падения. Теперь, хотя и с трудом, он понимал, что банка открыта, и, борясь с мучительным сопротивлением, стал двигать руку в сторону мусоропровода. Боль возобновилась.

Левая рука нажала на ручку, пасть мусоропровода открылась. Правая рука принялась подносить банку к шестидюймовому отверстию.

Рука двигалась, кажется, целую вечность. Глаза уже отказывались видеть что-либо, их застилал красный туман.

Лакки почувствовал, что банка наткнулась на стену.

Теперь ее надо было поднять выше, но рука не повиновалась. Пальцы левой руки отпустили крышку мусорника и тоже обхватили банку.

Банку выпускать нельзя. Если выпустит, то уже никогда в жизни не поднимет вновь!

Он держал ее в обеих руках и неимоверными усилиями толкал вверх. Банка медленно поддавалась, но Лакки чувствовал, что все сильнее и сильнее проваливается в трясину полной бессознательности.

И банка, наконец, оказалась там!

Где-то, словно бы в миллионе миль отсюда, раздался хлопок сжатого воздуха, и Лакки понял – банка в теплых водах венерианского океана.

Какие-то мгновения боль все еще не оставляла его, но вдруг, одним скачком, исчезла напрочь.

Он осторожно выпрямился и отошел от стены. Лицо и все тело дрожали от перенапряжения, но мозг был свободен.

Лакки ринулся к передатчику, и никто уже не останавливал его…

Эванс сидел на стуле, упрятав лицо в ладони.

– Ничего не помню, – бормотал он одно и то же. – Ничего.

Бигмен, раздетый до пояса, обтирался мокрым полотенцем.

– А я помню, – заявил он с нетвердой улыбкой. – Все помню. Сначала я стоял и слушал, как ты, Лакки, болтаешь с голосом, а потом вдруг оказался на полу. Ничегошеньки не чувствовал, головы повернуть не мог, но слышал, что происходит. Слышал, что болтает голос и что ты ему отвечаешь. Я видел, что ты включил передатчик…

Он перевел дыхание и потряс головой.

– Но мне это удалось не с первой попытки, – возразил Лакки.

– Не знаю. Ты исчез из моего поля видимости, и все, что я мог дальше, это валяться как чурбан и ждать дальнейших событий. Но не происходило ничего, так что я уже решил, что они одолели и тебя. Я уже себе представил, как мы тут валяемся живыми трупами. И пальцем пошевелить не мог, А потом ты опять показался перед моими глазами, я хотел орать и смеяться от радости, но по-прежнему мог только лежать как труп. Ты что-то делал возле стены. Не могу сказать что, но через несколько минут все прошло.

– И что, мы действительно возвращаемся в Афродиту? – утомленно спросил Эванс. – Я не ошибаюсь, Лакки?