Николай Шмелёв: Бесплатное космическое путешествие (СИ)

Ванька Мутант постоянно крутился вокруг Лёши Проводника. Тот знал о станции и её обитателях почти всё. По совместительству, Лёша являлся ещё и разведчиком, так что свои знания он приобрёл не в пивнушке. Самого Ваньку нашли совсем недавно в «Таинственных туннелях»: грязного, обросшего, с бешено вращающимися глазами и на грани умственного помешательства. Это обстоятельство являлось несколько настораживающим, но, особого внимания этому не придали. Тем более, как выглядят мутанты «Таинственных туннелей», никто не знал. Опасный коллектор находился несколько в отдалении от местообитания «Изгоев», поэтому сюда не доносились ужасные завывания — только проклятия «Гоблинов» из соседнего отсека. Трёхэтажный мат, время от времени, нарушал тишину, в те моменты, когда беспокойные соседи готовились к очередному набегу и устраивали языческие пляски вокруг бочки с токсинами. Зелёные отблески ядовитой жидкости отсвечивал на перекошенных лицах воинственных Гоблинов, а те самозабвенно отплясывали немыслимые па.

Ваньке было порядка двадцати лет. Телосложение он имел среднее, ничем не выдающееся. Постепенно он свыкся с обстановкой и не отставал от Проводника ни на шаг. Ваньку сразу же окрестили Мутантом, а вот откуда взялось первоначальное имя, никто уже не помнил: назвали и назвали… Вопросов у новенького было больше, чем ответов у наставника, поэтому Лёше приходилось молоть языком чаще профессионального лектора, натаскивая Мутанта.

— А кто такие эти «Золотари», — спросил как-то Ванька у Лёши, — они что — золотишко моют?

— Можно сказать и так… В наших условиях: ни на золото, ни золото — не пожрёшь. А вот…

Мутант брезгливо поморщился, не совсем ясно представляя себе круговорот веществ на станции. На Земле, оно понятно — она огромная. Но здесь…

— Да удобрения это, — пояснил Проводник.

— А-а-а, — понятливо протянул Ванька.

Стоящие рядом Проныра, Экономист и Диггер едва устояли на ногах от смеха, представив себе подобный обед интеллигента. Все трое входили в группу разведки, которой руководил Лёша и по роду деятельности, приходилось хлебнуть всякого, поедая подножный корм, но до такого, ещё доходить не приходилось. Проныра имел щуплое телосложение, которое позволяло ему пролезть там, где другим это не удавалось. Происхождение прозвища Диггера уже давно все позабыли, а вот американец Адам Смит получил кличку, именно благодаря своему родному имени и фамилии, хоть настоящий и знаменитый экономист — здесь ни при чём. Проныра почесал затылок и тихо сказал:

— Поговаривают, что в «Обсерватории» смонтировали деревянный туалет. Белый. Дурно пахнущий… Интересно — откуда они доски взяли?

— Действительно странно — откуда, но, самое главное — зачем? — поддержал недоумение Диггер. — Ведь есть-то, всё-равно, практически, нечего, соответственно, и шлак отбрасывать незачем: пойдёт, в организме на дополнительную переработку — по второму кругу. Там, глядишь, ничего и не останется…

Его настоящее имя и фамилия, вместе с отчеством, звучали просто: Копала Николай Николаевич, что не оставляло никаких сомнений в его национальной принадлежности к недалёкому российскому зарубежью. Страна рождения и произрастания может быть разная, но вот произношение не спрячешь в карман. Его любимым музыкальным произведением была Аргентино-Украинская песня всех времён и народов «Бэссамэ мучо», на перевод которой, он имел собственную точку зрения. Исполнял её Диггер в своеобразной интерпретации, используя собственное мировоззрение, в котором отразились все чаяния последнего времени. В его любимой песне адские муки приобрели новые черты пыток: «Без салла — без сала му-у-у-чаюсь!» Вот и сейчас, он в очередной раз бередил душу трогательной песней про нехватку витаминов. У Ивана Фёдоровича в животе скрутило и он громко одёрнул горлодранца:

— Ты чего размычался, как недоенная корова?! Сало только для праздника!

Он понял, что проговорился. Глава отсека — старейшина Иван Фёдорович Метёлкин, которого все звали не иначе, как Крузенштерн, не на шутку испугался за спрятанный кусок засвеченной свинины, которая, кое на кого, воздействовала, как сильнейшее наркотическое средство. «Отправлять их надо отсюда, пока не поздно!» — подумал старший и погрузился в раздумья, ища удобоваримый предлог для заброски разведгруппы в тыл врага.

На следующее утро он собрал всех в актовом зале. Группа людей с печальными лицами стояла над небольшой горкой колбасных очисток. Картофельные лежали рядом и ждали, когда их поместят в кастрюлю. Вода в ней ещё не закипела и посиневшая кожура корнеплодов, выращенных в оранжереях «Лаборатории синтеза растений», отсвечивала синевой, в ожидании своей очереди погребения в кастрюле. Кастрюля отсвечивала грязными боками. Лаборатория выращивала растения для того, чтобы они производили кислород, не полагаясь на станцию регенерации воздуха. Кое-что произрастало в пищу. Например, такие культуры, как пшеница и картофель. Помидоры и прочие ягоды считались деликатесом и их наличие тщательно скрывалось. Теперь, после изъятия из оборота определённого количества корнеплодов, кислорода будет меньше. Пищи, кстати, тоже… Крузенштерн с мрачным лицом огласил приговор ближайшей действительности, которая в перспективе не сулила ничего хорошего: