Дэвид Файнток - Надежда патриарха

– Господин Генеральный секретарь? – Хазен, с папкой наготове, застыл в ожидании.

Я снова переключился на наше заседание:

– Очень хорошо, посмотрим.

Я положил его папку в стопку «нерешенных» дел. Хотя на столе перед каждым сиденьем помещался дисплей, на флоте чтили традиции. Так, на каждого кандидата в кадеты заводилась старомодная папка с бумагами.

Мой визит в Академию объяснялся двумя причинами. Во-первых, Девон являлся одним из немногих мест – за исключением нашего с Арлиной дома, – где мне не досаждали вездесущие журналисты. Территория этого учебного заведения считалась закрытой, и горько приходилось тому вертолету, который осмеливался туда залететь.

Другой мотив моего посещения Академии был более сложным. Некогда, будучи ее начальником, я отобрал нескольких кадетов для особых заданий. Из этой затеи ничего не вышло, и все они сложили головы во время одной из моих бессмысленных причуд. Однако мои преемники не учли того печального опыта, и традиция продолжалась.

Несколько лет спустя, когда я вернулся к общественной жизни в качестве сенатора, а потом и Генерального секретаря ООН, меня вконец достала пустопорожняя болтовня моих помощников-политиканов, и я стал подыскивать себе адъютантов помоложе. Я набрал свежеиспеченных гардемаринов, только что выпущенных из Академии, – но, к моей досаде, немного поварившись в политической кухне, они сделались столь же несносными, сколь и их предшественники.

Тогда мне пришло в голову, что надо отбирать их еще в пору учебы в Академии, пока они не стали гардемаринами, и затем – за небольшим исключением – посылать их на годик-другой на космический корабль. Я надеялся, что потом, когда им предложат должности в администрации ООН, они хотя бы будут помнить о флотских традициях и дисциплине. Большинство действительно о них помнили, особенно если не задерживались у меня слишком долго. Мой нынешний адъютант, Чарли Витрек, был хорошим парнем, он мне сразу понравился, но через неделю ему предстояло снова отправиться в полет, и нам требовалось прихватить с собой нескольких гардемаринов, которых я отобрал в предыдущие годы.

Вообще-то эта система всегда работала хорошо. Конечно, никому из выделенных кадетов не следовало думать, что они теперь крепкой нитью будут привязаны к Флоту. Незачем было им и слишком рьяно относиться к своим служебным обязанностям на космическом корабле. Для подготовки нужных мне кадетов я нуждался в помощи персонала, и, конечно, содействие мне оказывалось. В Академии тоже хотели, чтобы их любимчики окончательно созревали как молодые гардемарины, а если они не вполне для этого годились – никто не хотел рисковать испортить отношения с Генеральным секретарем ООН.

Ко всему прочему я обнаружил, что моя нынешняя миссия неприятно напоминает финальный отбор – нелегкую работенку по определению среди мириадов претендентов именно тех, кто достоин быть принятым в Академию. Когда я стал Генеральным секретарем ООН, мне доставило величайшее удовольствие вернуть ВКС долгожданную привилегию самим отбирать кандидатов для пополнения рядов Космического Флота.

В этот день мы с Хазеном, Арлиной и несколькими сержантами Академии просматривали личные дела кадетов, отбирая из них самых многообещающих юнцов.

У нас с Арлиной за долгие годы сложились хорошие отношения по службе. Она представляла меня на многих заседаниях, на которых иначе пришлось бы париться мне. Здесь, в Академии, ее помощь была особенно ценной, потому что мы оба были некогда кадетами и нас объединяли любовь к Космическому Флоту и знание его обычаев.

Я открыл еще одну папку:

– А как насчет… Внезапно дверь распахнулась.

– Мистер Хазен! – выкрикнул, тяжело дыша, сержант. Рядом с ним стоял рыжеволосый гардемарин.

Хазен привстал со стула:

– Как вы смеете сюда врываться, точно…

– Мы не могли до вас дозвониться, автоответчик твердил: «Просьба не беспокоить». У нас тут, ну… происшествие. Во время одевания скафандров, в проверочной камере… пять кадетов…

Я скривился, вспоминая кадетские годы. Сначала сержант научил нас, как надевать скафандры. Мы снимали и надевали их несколько дней подряд, валяя дурака, когда он за нами не наблюдал. Потом, в один прекрасный день, когда мы облачились в скафандры, он вдруг отправил нас одного за другим в герметичную газовую камеру. Половина из нас вышли оттуда позеленевшими, остальные, видно, еще до этого научились правильно застегивать скафандры.