— Догадаться о чем? — воскликнул Бигмэн. — Что происходит? Эй, Майндс, в чем дело?
— Обернитесь. Вы стоите спиной к ней.
Все повернулись. Лаки тихонько свистнул сквозь зубы; Бигмэн вскрикнул от удивления. Майндс промолчал.
Часть горизонта четко, словно гравюра, выделялась на фоне жемчужного неба. Каждая неровность была отчетливо видна. Небо над этим участком горизонта примерно на треть свода полыхало заревом, более ярким над самым горизонтом и бледным ближе к зениту. На небе сияли яркие и четкие, словно вырезанные, полосы бледного света.
— Это и есть корона, мистер Джонс, — сказал Майндс.
Несмотря на свое удивление, Бигмэн не забывал о правилах приличия, как он понимал их.
— Зовите меня Бигмэн, — проворчал он. — Вы говорите о короне вокруг Солнца? Я не думал, что она такая большая.
— Ее глубина миллион миль, может быть, и больше, — заметил Майндс, — а мы сейчас на Меркурии — ближайшей к Солнцу планете. Отсюда до Солнца всего тридцать миллионов миль. Вы ведь с Марса?
— Родился и вырос там, — ответил Бигмэн.
— Ну так вот, если бы отсюда видно было Солнце, то вы заметили бы, что оно в тридцать шесть раз больше, чем когда смотришь с Марса, и корона тоже. И, конечно, в тридцать шесть раз ярче.
Лаки кивнул. И Солнце, и корона кажутся отсюда в 9 раз больше, чем с Земли. А корону на Земле можно увидеть только во время полного затмения.
Так что Майндс не совсем солгал. На Меркурии было что посмотреть. В своем воображении он попытался представить корону, спрятанное сейчас за горизонтом Солнце, которое она окружает. Это был бы величественный вид!
Майндс продолжал, в голосе его слышалась явная горечь:
— Этот свет называют «белым призраком Солнца».
Лаки сказал:
— Мне нравится. Удачное название.
— Удачное? — разъярился Майндс. — Я так не думаю. Слишком много здесь говорят о призраках. Эта планета — сплошное проклятье! На ней ничего не получается, как надо. Мины не работают… — голос его оборвался.
Лаки подумал: «Пусть покипит».
Вслух он спросил:
— А что вы хотели нам показать, Майндс?
— Ах, да. Надо немного пройти. Недалеко, учитывая силу тяжести, но надо смотреть, куда ступаете. Дорог здесь пег, а мерцание короны может быть очень обманчиво. Лучше включить лампы на шлемах.
Говоря это, он включил свою лампу, и с его шлема протянулся луч света, превративший землю в желто-черное лоскутное одеяло. Вспыхнули две другие лампы, и три фигуры двинулись вперед, переступая ногами в специально защищенной тяжелой обуви. Они беззвучно шли в вакууме, при каждом шаге чувствуя, несмотря на скафандр, легкие колебания воздуха.
Они шли, и Майндс, казалось, сам с собой говорил о планете. Он говорил тихим, напряженным голосом:
— Я ненавижу Меркурий. Я торчу здесь шесть месяцев, два меркурианских года, и мне это надоело. Прежде всего, я никак не думал, что мне придется здесь пробыть дольше полугода, но время прошло, и ничего не сделано. Все здесь не так. Это самая маленькая планета. Она ближе всего к Солнцу, правда, повернута к нему лишь одним боком. Там, — он указал рукой в направлении отблесков короны, — солнечная сторона, где местами так жарко, что можно плавить свинец и варить серу. А в противоположном направлении, — он опять взмахнул рукой, — единственная поверхность планеты во всей Солнечной системе, которая никогда не видит Солнца. Все здесь ужасно.
Он умолк, перепрыгивая через мелкую, футов в шесть шириной, щель на поверхности, напоминавшую, возможно, о каком-то очень давнем меркуриетрясении, которую не смогли залечить ветер и погода. Прыжок вышел неуклюжим, как у землянина, который даже на Меркурии сохранил привычку к искусственной силе тяжести, создаваемой под куполом обсерватории.
Увидев это, Бигмэн неодобрительно щелкнул языком. И он, и Лаки лишь чуть удлинили шаг.
Пройдя еще четверть мили, Майндс заметил:
— Мы можем посмотреть отсюда, сейчас как раз подходящее время.
Он остановился, раскачиваясь и раскинув руки для равновесия. Бигмэн и Лаки остановились маленьким прыжком, и фонтанчики гравия взметнулись у их ног.
Майндс выключил свою лампу и указал куда-то. Лаки и Бигмэн тоже погасили свет и в темноте увидели маленькое белое пятно неправильной формы.
Оно было необыкновенно ярким и блестело ярче, чем Солнце на Земле.
— Отсюда его лучше всего видно, — сказал Майндс. — Это вершина Черно-белой горы.
— Она так называется? — спросил Бигмэн.
— Именно. Надеюсь, понятно почему? Гора находится на ночной стороне, как раз достаточно далеко от Разделителя — это граница между темной и солнечной сторонами.
Читать дальше