Замуж с осложнениями

— А он... тоже в молодости на Гарнете работал?

— Кто, Арават? Нет, он всегда был охотником... На Гарнете бывал пару раз, но даже не снизошёл до выучивания всеобщего, а уж после того, как джингоши на него напали, вообще не высовывался с Муданга.

— О-о, — говорю я как бы удивлённо, — джингоши напали?

— Ну да, было такое дело... Он сопровождал мальчишек, у которых отцы на Броге работают, а матери на Муданге живут. У нас ведь принято, как говорить научился, к отцу переселять. И корабль перехватили джингоши, отбуксировали почти до самого Гарнета, потом на какой-то другой корабль их перегнали, земной, что ли... Арават потом эту историю столько раз рассказывал, что у всех уже уши замылились. В общем, взяли их в заложники, а у джингошей представления никакого, сами-то плодятся, как крысы. Так они когда заложников берут, обычно, ребёнка какого-нибудь убивают и отправляют на родину, дескать, платите, а то всех так пришлём. Арават всё пытался их уговорить, чтобы детей не трогали, чтобы его убили, он ведь уважаемый человек, переполох будет не хуже. Ну а пока он там препирался, какая-то девчонка пролезла на мостик и увела корабль чуть не до самой Земли, а с оставшимися на борту джингошами Арават быстро разобрался, тоже ведь с двадцати лет Непобедимый Исполин. Потом, когда вернулся, всех детей с этой девчонкой сравнивал, смогли бы они так выкрутиться или нет. А потом Азамат... вот тоже, нашёл время выслуживаться... ну, ты знаешь, как его ранило-то?

— Сказал, гранатой... — выдавливаю я, изо всех сил стараясь слиться с местностью.

— Да уж, гранатой... — невесело хмыкает Старейшина. К счастью, на меня он вообще не смотрит, а продолжает рассказывать. — Джингоши попытались захватить Сирий, это город у нас такой, на севере. Там месторождение платины большое. А Азамат как раз там был по какому-то делу, вечно у него на всякие катастрофы нюх. Там, в Сирии, большой такой дворец стоял, от старого императора остался, чудаковатый был мужик, в Ахмадхоте жить не хотел... Так, к чему я... Да, дворец этот. Когда Сирий обороняли, женщин и детей согнали внутрь, а сами стояли под стенами. И долго стояли ведь, уже и припасы кончились, и вода. А во дворце фонтан. Ну вот, Азамат, как самый молодой, кто там случился, таскал им воду от фонтана. И вот он был как раз внутри, а джингоши перешли в атаку, и один возьми да и кинь гранату. И ведь гранатка-то была такая, знаешь, для космических боёв, чтобы людей поубивало, а обшивку не попортило, а то если разгерметизация... в общем, понимаешь, слабенькая. Но попала ровно во дворик, где фонтан, а водой такие гранаты не тушатся. Дворик — колодец по десять локтей стороной, и полным-полно тёток с младенцами. Они как начали вопить, что тут бомба, остальные, что за дверями были, двери быстренько и заперли, все ж о себе думают. Ну и что парню делать оставалось?.. — Старейшина замолкает, накручивая кончик бороды на палец. Тяжело вздыхает, потом продолжает: — В общем, привезли его в Ахмадхот, еле откачали, опять же, Ндис что мог, сделал. И тут является Арават, весь под впечатлением от земной девочки. Она-де всех спасла, а на самой ни царапинки. А тут ему собственного сына предъявляют... в таком виде...

Я всё-таки не могу удержаться и всхлипываю, так что Старейшина отвлекается от рассказа и переключается на меня. Зря он это, так себе зрелище, должно быть.

— Э, Лиза, ты чего?

Я смотрю на него и молчу, иначе разревусь в голос. Выразительно смотрю. Он хмурится, а потом вдруг тихонько ахает:

— Ты, что ли... это ты и была?

Я только киваю.

Не знаю, что он мне собирался сказать, но очередной бой на поле кончился и ведущий зарядил объявлять титулы следующих борцов, причём там уже пошли такие слова, что я и близко не понимаю, что они значат. Когда список растягивается на вторую минуту, Старейшина сообщает мне:

— Вот, сейчас будет Азамат.

Я спешно вытираю лицо и стараюсь успокоиться. Призраки прошлого не должны омрачать настоящего и всё такое.

Из ближайшего шатра выходят Азамат с Алтонгирелом, напротив них останавливаются противники. Трибуны снова принимаются скандировать, но имени мужа я не слышу. Ладно же, сейчас исправим. Надо ведь мне куда-то эмоции стравить. Набираю побольше воздуху и принимаюсь орать, в одном ритме с остальными, но другое имя. Голос у меня громкий, зато противный, и на фоне общего басовито-мужского гула я выгодно выделяюсь. Азамат находит меня взглядом и кратко улыбается. В непосредственной близи от меня болельщики начинают обескураженно затыкаться — спорить боятся, что ли? Целитель оборачивается ко мне, смотрит недоумённо, а потом присоединяется. Где-то за спиной я различаю голос Тирбиша. Что ж, неплохо для начала. Кошусь на папашу: он отчётливо побледнел и упорно смотрит на поле, сжав губы. Так-то тебе.