Константин Мзареулов - Битва с Непознаваемой

Спорить на эту тему Андрей мог очень долго, потому как сам немало думал о странностях человеческой и нечеловеческой психологии. Во многих случаях так называемые разумные существа действовали нелогично и неразумно. Причин тому имелось немыслимое количество.

Однако сейчас его интересовали несколько иные проблемы, поэтому Андрей постарался тактично вернуть беседу к событиям вокруг Альганга.

— Простите, коллега, — начал он, — как я понял, вы служили в разведке и выдавали оперативные рекомендации на основе своей математической модели…

Молинас, он же Эль-Фейри, посмотрел на гостя с таким недоумением, что стало понятно: догадки Андрея получились весьма далекими от истины. Покачав головой, старик произнес:

— Что за странные домыслы? Никогда не работал в уважаемом учреждении. Меня призвали и направили в оперативный отдел штаба Тридцать второй армии. Наше подразделение, которым руководил профессор Шахрияр, анализировало планируемые операции, мы просчитывали возможный ход боевых действий.

— Простите… — Андрей смутился и не знал, как выйти из глупого положения. — Просто среди солдат и офицеров ходили слухи, что операциями руководит офицер разведки, к тому же вы служили под псевдонимом — это наводит на мысль о конспирации…

— Вот оно что… — Молинас засмеялся. — Да, иногда мы отдавали приказы через голову строевых командиров… Мне и другим коллегам выписали документы на другое имя, чтобы противник не догадался о присутствии на фронте видных ученых во главе с великим математиком Шахрияром. Но вообще-то вы правы — там сошлись не только армии, но и разведки. Ваши коллеги — военные историки — редко способны понять истинные причины многих событий, потому что забывают огромную роль спецслужб. Разведотдел фронта сумел перехватить и расшифровать связь противника, так мы поняли их тактику — наносить удары мелкими подразделениями. Противник бросал в бой штурмовые группы в составе одного-двух батальонов, стараясь раздергать наши силы, а потом нанести решительный удар по ослабленным участкам. Моя программа рассчитала оптимальную ответную тактику. Мы отвели войска из-под ударов, перегруппировались, собрали батальоны в бригадные кулаки, поочередно разбили штурмовые группы, а потом обрушились на ослабленное ударное соединение.

— Запланированное на сентябрь наступление должно было протекать по вашим схемам?

— Совершенно верно. К сожалению, мы не смогли проконтролировать осуществление плана «Наковальня громовержца». Диспозицию спустили в войска, а нас отозвали в штаб фронта — моделировать большое наступление силами двух армий в скоплении Конус. В наше отсутствие армейское командование сработало не слишком уверенно. Вроде бы возникли какие-то разногласия между Лестером и Вимутье… Прошу прощения, но деталей не запомнил.

— И вы не знаете, за что попал в опалу Лестер?

— Трудно сказать, могу лишь догадываться. Перед контрнаступлением я предложил несколько вариантов действий. По-моему, Лестер перестраховался. Комкор выбрал не самую перспективную, но наименее рискованную диспозицию. Был другой план, требовавший предельного напряжения сил, в том числе интеллектуальных, но успех мог быть просто сокрушительным. Лестер не решился и предпочел ограничиться малой победой. Вомастен зи Райфинг поймал его на этой ошибке и жестоко наказал.

Андрей забеспокоился: даже первые крупицы материалов, которые он успел собрать, заставляли подозревать, что без сенсаций дело не обойдется. Еще несколько подобных находок — и профессор Фролов откажется руководить скандальным исследованием.

Поблагодарив за интересную беседу, аспирант осведомился, какие сведения о фронтовой работе сотрудников Шахрияра можно публиковать. Молинас равнодушно показал ему список послевоенных публикаций на эту тему. Вот оно — влияние технологий на оперативное искусство! Интереснейшая информация опубликована чуть ли не полвека назад, но историкам неизвестна, потому что гуманитариям такая математика попросту непонятна.

Вечером, почитав статьи Шахрияра, Молинаса и других сотрудников этой лаборатории, Андрей сделал неутешительный вывод: даже ему, при всей его подкованности в области естественных дисциплин, удалось понять только первые и последние абзацы каждой публикации. Впрочем, ему этого было достаточно: выводы социальных математиков поддавались переводу с математической тарабарщины на человеческий язык.