Джулиан Мэй - Вторжение

Надо бы молитву прочесть, мелькнула мысль. Но на душе было так гнусно, что он просто прикрыл тело страницей из газеты. Полосу объявлений папа все равно не читает.

ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

Почти шестнадцать лет Фамильный Призрак не являлся мне. И та встреча в сумеречном лесу стала казаться чем-то вроде сна. Она б и вовсе стерлась в памяти, если бы временами на лесных прогулках дух малины или вонь медвежьего помета остро не напоминали о ней. Но я не придавал этому значения. По правде сказать, меня больше занимало другое – зародившиеся у меня и у брата метафункции.

Мы с Доном двуяйцевые близнецы, то есть наша духовная связь оказалась не прочнее, чем просто между родными братьями. Много лет спустя Дени объяснил мне, что, если бы мы вылупились из одного яйца, то наверняка сумели бы достичь внутренней гармонии, а не той угрюмой враждебности, какая со временем установилась меж нами. Наши темпераменты прямо противоположны: Дон более агрессивен во всех своих проявлениях, я – чистый интроверт note 19. В зрелые годы нас обоих мучил психологический разрыв с нормальными людьми. Я как-то приспособился, а у Дона ничего не вышло. Впоследствии я узнал, что те самые терзания стали уделом других природных оперантов; иными словами, наши победы и поражения явились составной частью эволюции планетарного Разума, который аналитики Галактического Содружества подвергали бесстрастному изучению.

Первое телепатическое общение между мной и Доном было, как вы поняли, спровоцировано стрессовой ситуацией. За тем эпизодом последовали другие, носившие столь же стихийный характер. Так, однажды брат обжегся супом, а я в соседней комнате подскочил и завизжал от боли. Или, к примеру, подерусь я с кем-нибудь из двоюродных, а Дон прибегает, уже зная, из-за чего возникла драка. Нам снились одни и те же сны, мы вместе смеялись невысказанным шуткам. В конце концов мы научились (правда, на примитивном уровне) телепатически общаться друг с другом. Мы проводили эксперименты: перекликались на расстоянии, все время увеличивая его, тренировали ясновидение, играя в прятки и в «холодно-горячо». Двоюродные рты разевали, когда видели наши фокусы, но считали их всем известными проделками близнецов. Очень скоро они зареклись играть с нами в карты, зато охотно пользовались нашими способностями, чтоб отыскать потерянную вещь или вовремя получить сигнал о приближении взрослых, чтоб те не застукали их за всякими недозволенными занятиями.

В один из первых школьных дней меня зажал в угол какой-то здоровенный лоб и под угрозой расправы потребовал деньги на завтраки. Я послал брату призыв о помощи. Дон ворвался в закуток на школьном дворе, куда затащил меня обидчик, и, не сказав ни единого слова, лишь излучая принудительные волны ярости, заставил верзилу, почти вдвое выше его, обратиться в бегство. Мы стояли рядом, пока не прозвенел звонок, мысленно слившись в братском объятии. И это часто случалось в детстве, пока мы были самыми близкими друзьями, но потом, к юности, постепенно сошло на «нет».

В девять лет (по словам того же Дени, мозг в этом возрасте уже достигает взрослых размеров, а развитие метафункций останавливается, если искусственно, путем болезненных упражнений не стимулировать их рост) мы с Доном уже навострились контактировать друг с другом на скрытом модуле. Умели переговариваться на расстоянии двух-трех километров, и не просто «да-нет», а вели долгие и порой очень эмоциональные беседы. С ясновидением у нас было хуже: передача зрительных образов, кроме самых простых, требовала огромной концентрации усилий. Мы договорились никого и никогда не посвящать в тайны нашего таланта и всякие метапсихические трюки демонстрировали крайне осторожно. Нам хотелось быть «нормальными», как все дети, но мы не могли совсем отказаться от забавных игр и баловались втихомолку, смутно понимая, что они очень опасны.

В начальных классах мы доводили чопорных монахинь тем, что мысленно обменивались остротами и в унисон фыркали. Иногда ни с того ни с сего начинали хором отвечать, а уж о подсказках и говорить нечего. Наконец нас рассадили по разным классам, но мы и там умудрялись кооперироваться. В школе Дон и я всегда считались озорниками и разгильдяями; сверстники же называли нас Чокнутые Близнецы. Думаю, нам хотелось привлечь к себе внимание, поскольку дома мы были им обделены. И немудрено: дядя Луи, когда не вкалывал, был пьян, у добросердечной тети Лорен не хватало времени на такую ораву (после нашего рождения приемные родители заимели еще троих – итого: своих девять да нас двое).