Филип Дик - Стигматы Палмера Элдрича (сборник)

Мне следует возвратиться, думал Николас, не с искусственной поджелудочной железой, а с мешочной чумой и всех вас заразить. Всех до единого.

Горечь этих размышлений удивила даже его самого. Нет, на самом деле он не мог так думать. Потому что, догадался он, когда из крана потекла горячая вода, необходимая ему для бритья, правда заключается в том, что я перепуганный насмерть человек. Я не хочу запереться на сорок восемь часов в этом вертикальном тоннеле и дрожать от страха, что снизу в него проберется Нюнс или что сверху шум землеройки засекут железки из полиции Броза. А если этого не произойдет, мне предстоит оказаться в развалинах, в театре военных действий, зараженном радиацией. Мы спрятались под землей от ужасов войны, и я не желаю выходить на поверхность даже в том случае, если это действительно необходимо.

Он презирал себя за трусость и не мог, когда начал намыливать подбородок, посмотреть на себя в зеркало. Совершенно не мог. Поэтому он открыл дверь ванной со стороны комнаты Стью и Эдит и попросил их:

– Ребята, дайте мне на минутку электробритву.

– Держи, — ответил младший брат и сунул ему бритву в руки.

– Что–нибудь случилось, Ник? — поинтересовалась Эдит с несвойственной ей участливостью. — На тебе лица нет.

– Паршиво себя чувствую, — ответил ей Николас и уселся на их измятую, неприбранную постель, чтобы побриться. — У меня нет сил делать даже то, что нужно.

Вдаваться в подробности ему не хотелось, он брился в тишине и лихорадочно размышлял.

Джозеф Адамс летел в аэромобиле над зелеными лесами и полями Северной Америки; изредка, причем в самых неожиданных местах, попадались поместья их можно было распознать по скоплению зданий. Его собственное поместье, на Тихоокеанском побережье, где он был повелителем и господином, осталось далеко позади. А направляется он в Агентство, в Нью–Йорк, где он был всего лишь одним из множества людей, работавших на Йенси. Итак, наступил понедельник — долгожданный рабочий день.

Рядом с ним на сиденье лежал кожаный портфель, на котором были выгравированы три золотые буквы — ДВА. В него он вложил свою, написанную от руки речь. На заднем сиденье, прижавшись друг к другу из–за тесноты, сидели четверо железок из его личной свиты.

Чтобы не тратить зря время, он обсуждал дела по видеофону со своим коллегой из Агентства, Верном Линдбломом. Верн работал не сценаристом и не составителем речей, а макетчиком. И поэтому он был лучше проинформирован о том, что собирается снять на студии в Москве их руководитель Эрнест Айзенблад.

– На очереди Сан–Франциско, — сказал Линдблом. — Я уже делаю макеты.

– В каком масштабе? — поинтересовался Адамс.

– Без масштаба.

– В натуральную величину? — изумился Адамс. — И Броз это одобрил? Да Айзенблад просто чокнулся, он опять заболел творческой гигантоманией, и это станет еще одним…

– Мы отстраиваем всего лишь один район — Ноб–Хилли, те здания, которые видны со стороны залива. У нас уйдет на это примерно полмесяца никто не подгоняет. Да, черт побери, вчера вечером они показали фильм о Детройте. — В голосе Линдблома чувствовалось облегчение. Сейчас он мог позволить себе расслабиться, поскольку исполнял обязанности старшего мастера. Сценаристов в Агентстве работало множество, а вот настоящих макетчиков было немного, и они являлись замкнутой гильдией, которую не смогли бы расколоть на фракции даже люди Броза. Они были чем–то наподобие французских мастеров XIII века, изготовлявших витражи из красного стекла секрет своего мастерства они уносили в могилу…

– Хочешь услышать мою речь?

– Ради Бога, избавь меня от этого, — без обиняков ответил ему Линдблом.

– Она написана мной собственноручно, — смиренно попытался объяснить ему Адамс. — Я выбросил авторедактор на мусорник — он мешает мне творить.

– Послушай. — Линдблом вдруг заговорил серьезно. — До меня дошли слухи, что тебе вместо составления речей доверят особый проект. Не спрашивай меня, какой именно, моему информатору это не известно. — Он добавил:

– Агент Фута сказал мне об этом.

– Хм. — Адамс продемонстрировал самообладание и искусство владеть собой, но на самом деле почувствовал сильное, до тошноты, беспокойство.

Несомненно, если это оказалось важнее его обычной работы, то исходит эта инициатива от окружения самого Броза. А Броза и его особые проекты он почему–то недолюбливал. Хотя…

– Тебе, вероятно, будет интересно, — сказал Линдблом. — Это имеет отношение к археологии.