Джон Варли - Ненавязчивость зрения

Все, казалось, настолько заняты, что меня удивила одна из женщин, сидевшая, ничего не делая, на ограде рельсового пути. Я направился к ней.

Подойдя ближе, я увидел, что она моложе, чем я думал. Как я узнал позже, ей было тринадцать. На ней не было никакой одежды. Я дотронулся до ее плеча, она соскочила с ограды и проделала то же, что и другая женщина, ощупывая меня без стеснения с головы до ног. Она взяла меня за руку, и ее пальцы быстро задвигались по моей ладони. Смысла я не понимал, но знал, что это такое. Я пожал плечами и другими жестами попытался показать, что не знаю языка жестов. Она кивнула и продолжала ощупывать мое лицо.

Она спросила меня, останусь ли я обедать. Я уверил ее, что да. Она спросила меня, не из университета ли я. И если вы думаете, что легко задавать вопросы лишь телодвижениями, то попытайтесь. Но ее движения были настолько гибки и грациозны, настолько умело предавали слова. Зрелище было красивым — речь и балет одновременно.

Я сказал ей, что я не из университета, и попытался отчасти объяснить, чем занимаюсь и как попал сюда. Она слушала меня руками, выразительно потирая свою голову, когда мои объяснения делались непонятными. Все это время улыбка на ее лице делалась шире и шире, и она безмолвно смеялась над моими странностями. И все это время она стояла совсем рядом со мной, касаясь меня. Наконец она уперла руки в бока.

— По-моему, тебе нужна практика, — сказала она, — но если тебе все равно, не могли бы мы разговаривать ртом? Ты меня изматываешь.

Я подпрыгнул, как ужаленный пчелой. Эти прикосновения, которые я мог бы вынести от слепоглухой девушки, внезапно показались неуместными. Я отступил назад, но ее руки вновь коснулись меня. Она, казалось, озадачена, но затем нашла ответ с помощью рук.

— Извини, — сказала она. — Ты думал, что я глуха и слепа. Если бы я об этом знала, то сразу сказала бы тебе, что это не так.

— Я думал, что здесь все глухи и слепы.

— Только родители. Я из числа детей. Все мы нормально слышим и видим. Не нервничай. Если тебе не нравится, когда до тебя дотрагиваются, тебе здесь не понравится. Успокойся, я тебя не обижу. — И ее руки продолжали двигаться по мне, главным образом по лицу. В то время я не понимал, что это значит, но сексуальным это не казалось. Оказалось, что я был неправ, но вызывающей эта сексуальность не была.

— Я тебе понадоблюсь, чтобы показать, что к чему, — сказала она и направилась в сторону куполов. — Она держала меня за руку и шла совсем рядом. Когда я говорил, другая ее рука касалась моего лица.

— Во-первых, избегай бетонных дорожек. По ним…

— Я уже догадался, для чего они.

— В самом деле? А сколько ты времени здесь? — Ее руки с новым интересом изучали мое лицо. Было уже темно.

— Меньше часа. Меня едва не переехал ваш поезд.

Она рассмеялась, затем попросила прощения и сказала, что понимает, что для меня это смешным не было.

Я сказал ей, что _т_е_п_е_р_ь_ смешно и мне, но тогда не было. Она сказала, что на воротах есть предупреждающий знак, но мне не повезло, и я подошел к ним когда они были открыты — это делается дистанционно, перед пуском поезда — и я его не увидел.

— Как тебя зовут? — спросил я ее, когда мы приближались к неярким желтым огням, светившим из окон столовой.

Ее рука машинально задвигалась в моей, затем остановилась. — Ну, не знаю. Имя у меня _е_с_т_ь_; даже несколько. Но все они на языке жестов. Меня зовут… Пинк [розовая (англ.) ]. Я думаю, оно переводится как Пинк.

С этим была связана целая история. Она была первым ребенком, родившимся в группе. Они знали, что о младенцах говорят, что они розовые, поэтому ее так и назвали. Когда мы вошли в зал, я увидел, что имя не вполне ей подходит. Один из ее родителей был негром. Она была смуглой, с голубыми глазами и курчавыми волосами, которые были светлее, чем ее кожа. Нос ее был широким, но губы небольшими.

Она не спросила о моем имени, а сам я его не назвал. Все время, пока я был там, никто не интересовался моим именем. На языке жестов они называли меня по-разному, а дети обращались ко мне: «Эй, ты!» Разговаривать они не любили.

Столовая была прямоугольным кирпичным зданием. Оно соединялось с одним из куполов. Она была слабо освещена. Позже я узнал, что свет предназначался лишь для меня. Детям он нужен был лишь для чтения. Я держался за руку Пинк и был рад, что у меня есть проводник. Я был весь внимание.

— У нас нет формальностей, — сказала Пинк. Ее голос неуместно громко звучал в большом зале. Остальные не разговаривали вообще; были слышны лишь дыхание и звуки движений. Несколько детей подняли головы. — Я не стану представлять тебя всем. Просто чувствуй себя членом семьи. Люди будут прикасаться к тебе позже, и ты сможешь поговорить с ними. Одежду можешь оставить здесь на полу.