К. Терина - Ыттыгыргын

Спать нельзя.

Только не сейчас.

Мити дурно от густых цвето-запахов, и она едва держится под натиском снотворного, которое вколол ей томми.

Пока плыли на умаяке, Мити, запертая в металлическом брюхе томми, думала, что хуже и быть не может. Прежде она имела дело только с портовыми томми, почти бесцветными, никогда не видевшими изнанки – ничего примечательного. Не таков томми-похититель. Старый металл его хранит отпечатки многих путешествий, потёки британских эмоций, ржавые пятна, оставленные изнанкой. Но самое страшное прячется у него в голове. Маленькая Тьма. Недобрая и любопытная, она ещё в умаяке тянула к Мити свои робкие пока щупальца. Мити сопротивлялась, лавировала в волнах цвето-запахов и чувствовала: совсем немного – и силы оставят её.

Здесь, на «Бриарее» она поняла, что всё только начинается.

Цвето-запахи – крепкие, душные – обступили Мити плотной стеной, и спрятаться от них невозможно. Она чувствует каждого пассажира на борту. И каждого, кто бывал здесь раньше. Мити тонет, захлёбывается в сотнях, тысячах британских цвето-запахов. Никакие встречи с онтымэ не сравнятся с таким. И Тиккерей Канис, который ещё пару часов назад страшил Мити, и весь британский ытвынпэн 4и даже томми-похититель теперь кажутся снежно-белыми и мягко-морозными – по сравнению с нечистым пароходом. В глубине которого прячется, зовёт, манит Большая Тьма – такая же чёрная и злая, как та, что притаилась в голове томми-похитителя. Только в тысячи раз больше и сильнее.

Большая Тьма знает о Мити. Ждёт. Жаждет. Чёрное её внимание смешалось с духотой цвето-запахов и давит непереносимо. Сердце Мити колотится птицей-камнем, угодившей в сеть птицелова.

Нужно расслабиться, как учила Аявака. Отпустить эйгир 5, раствориться, сделаться прозрачной. Позволить цвето-запахам проходить сквозь себя, не оставляя следа. Это очень здорово звучало на словах. И неплохо получалась с тихими онтымэ в порту. Но здесь… Кутх свидетель, она старается!

Разрывая плотный ковёр цвето-запахов, в общую мозаику проникает новый тон, густой, почти такой же тёмный, как Маленькая Тьма.

– Стой, стой, дурачок. Иди к папочке.

Британец. Трухлявый и чёрный изнутри – мёртвое дерево, захваченное термитами.

Томми останавливается. Со скрипом отворяется дверца, впуская неяркий свет. Мити крепко зажмуривается, притворяясь спящей. Совсем не сложно. Сложнее не уснуть – снотворное всё крепче стискивает её сознание в своих мягких объятиях, наполняет голову солёным песком и ведёт куда-то в белую пустоту. Нет. Спать нельзя.

– Кто тут у нас? Ну-ка?

Чёрный британец заглядывает в нутро томми, где свернувшись калачиком, устроилась Мити. И она слышит пропитанный трупным ядом, как копальхем 6, запах его мыслей.

Британец прикасается к ней раз, другой и, уверившись, что Мити спит, запирает дверцу. Он доволен. Осторожно шевельнув эйгир, Мити чувствует, как изумрудно-амбровое его удовольствие катится по чёрной паутине туда, где прячется непроницаемая Большая Тьма, голодная и уставшая ждать. И британец, и томми, внутри которого заперта Мити, отправляются навстречу этой Тьме.

Выписки из дела №813 об «Инциденте 10 февраля 1892 года» (12 февраля – 23 сентября 1892 года)

…проведено исследование напитка, называемого луораветланами «онтымэ». Удивительно, какая высокая научная культура (под наукой мы имеем в виду, прежде всего, биохимию) соседствует с наивными, типично первобытными реакциями и суждениями о мироустройстве (см. доклад проф. Э. Тайлора от 26 августа сего года). «Онтымэ» представляет собой тончайший нейротрансмиттерный ингибитор, действующий мягко и практически без побочных эффектов. У некоторых испытуемых наблюдается ухудшение координации движения в сочетании со снижением контроля над речевой активностью…

Сон пришёл – больной, рваный, с кляксами чёрных дыр и синими электрическими молниями. Сон плакал кошачьими голосами, и Макинтош, не бывавший в Лондоне почти десять лет, мучительно вспоминал, не запер ли кошек Марты в уютном пригородном коттедже, который должен был стать семейным гнёздышком – его и Марты, – но так и не стал. Глубокими потоками, без парохода и команды, капитан плыл под эфиром, сердце замерло, ожидая страшной беды. Он плыл в Британию, в маленький пряничный домик, где – если верить обрывкам голосов – его ждали кошки, одна из которых – Марта. Макинтош смотрел на свои руки и понимал, что они сделались чёрным льдом, и льдом становится он весь, и его сердце, и мысли.