Генри Олди: Клинки Ойкумены

– У танка?

– Это шагающий танк. Никто и близко не подойдет!

Чувствовалось, что Энкарне доставляет искреннее, почти детское удовольствие перечислять технику, охраняющую космопорт Сан-Федрате. Чудеса величественной Ойкумены с детства влекли к себе неугомонную дочь маркиза де Кастельбро. Диего еще раньше заметил: Карни хвасталась плодами чужого прогресса так, словно это были ее личные достижения. Похвальба огорчала маэстро: схожим образом эмигрант прославляет новую родину, и каждое слово звучит упреком былой отчизне.

– Я связался с Мигелем. Челнок примет нас в четыре пополудни. Дождусь Мигеля – и сразу к тебе. Свяжусь, когда будем у космопорта.

– Ты – мой ястреб! – девушка звонко рассмеялась. – Не рискуй понапрасну. По визору новости крутят: жуть! Имперские уланы на проспекте Всех Святых, на Торговой площади! Рубят толпу в капусту! Чернь вооружается кто чем: вертелы, дубинки! Баррикады из карет строят… Я не понимаю, где наши солдаты?!

– У них приказ: оставаться в казармах.

– Это предательство! – щеки Энкарны полыхнули гневным румянцем. – Верховная хунта нас предала! Будь здесь король…

– Увы, – Диего пожал плечами. – Короля здесь нет.

Мятеж обречен, сказал он девушке – сказал так, как обычно: не произнеся вслух ни слова. Эту форму диалога с Карни маэстро освоил с первых дней знакомства. Мятеж утопят в крови, дитя мое. Министры правы, демонстрируя лояльность императору. Регент готов вылизать башмаки маршалу Прютону, а заодно его двадцатитысячному корпусу головорезов, стоящему под Друреном в ожидании приказа атаковать, и я буду последний, кто осудит графа де Уркидеса за трусость. Главное – сберечь не только свои шкуры и кошельки, но и задницы честных богобоязненных эскалонцев, дрожащих по домам. Пожертвовать героями, верней, глупцами, во спасение большинства. Если удастся спасти еще и жизни солдат гарнизона, регенту можно ставить памятник. Конную статую на Дворцовой площади. Ты возражаешь мне, Карни? Тебе и слышать о таком противно? Рассудительность не свойственна молодости. Победа или смерть – вот девиз юных лет! Хорошо, что ты сейчас в космопорте, под надежной охраной «лигачей».

– Я буду ждать тебя, мой ястреб.

Он терпеть не мог этого «ястреба». Карни прекрасно знала о его раздражительности – и вставляла «ястреба» через слово. Учись парировать, смеялась она. Ну же! Ангард, вольт, правый кварт. Не можешь? Тогда хотя бы учись отступать.

Что ж, он учился.

– Постараюсь не рисковать без нужды. До связи.

Сфера погасла. Зуммер, пунктуальный, как мар Яффе, школьный учитель Диего, возвестил конец сеанса видеосвязи. Надоеду следовало отключить, но Диего Пераль до сих пор не разобрался, как это делается.

Дела, напомнил он себе. Дела перед отлетом. Нет, я ничего не забыл. В долги, хвала Творцу, не влез. Распоряжения отданы, доверенности составлены, завещание – тоже. Бумаги лежат у нотариуса-помпилианца, рекомендованного Мигелем. Влияние и возможности отца Энкарны колоссальны, эскалонским стряпчим доверять нельзя – продадут. Тридцать пять лет – рановато для завещания? Эх, сеньоры, не клевал вас жареный петух в задницу. А у Диего Пераля, скромного учителя фехтования, все ягодицы исклеваны, живого места не найти…

Диего распустил веревку, стягивавшую горловину солдатского вещмешка, и еще раз проинспектировал его содержимое. Мешок сопровождал маэстро с тех давних пор, когда сын Луиса Пераля, комедиографа и доктора философии, в возрасте шестнадцати лет, нахально прибавив себе полтора года, завербовался рядовым в Кастурийский пехотный полк. Там он узнал две главные солдатские истины: на твоей форме сорок пуговиц, за сохранность которых ты отвечаешь головой, и зуботычина – урок, а не смертельное оскорбление. Время остальных истин, не столь важных, пришло позже. Год за годом Диего постигал науку войны: чистописание шрамами. Ему повезло: через двенадцать лет в дверь отчего дома на улице Тюльпанов постучался хмурый, как зимняя ночь, мастер-сержант в отставке. Три медали на груди, четыре нашивки за ранения на рукаве, длинная рапира на боку, семнадцать эскудо золотом в кошельке – и потертый дружище-мешок за спиной. Скажете, сомнительное везенье? Кому как, господа хорошие. Многие товарищи Диего по оружию, батальон за батальоном, обрели последний приют в сосновых гробах, сколоченных наспех пьяным плотником.

Впрочем, насчет капризов удачи Диего имел особое мнение. Он-то рассчитывал продолжить службу в королевской армии. Но по окончании войны с Сартахеном полк, состав которого обновился едва ли не полностью, был расформирован, а мастер-сержант Пераль, шестой месяц занимавший должность полуротного – отправлен в отставку по сокращению личного состава. Наступил мир, и содержать за казенный кошт тридцатитысячную армию сделалось накладно.