Никки Каллен - Арена

— Какую книжку на ночь почитать? Когда сердце бьется как сумасшедшее и ты думаешь, что завтра все изменится; будто идешь на бал или на казнь; и кажется, что все книжки либо слишком тихие, либо совсем не о том…

— Очень интересно. «Философский дневник маньяка-убийцы, жившего в Средние века».

— Оливер… а ты не можешь написать Снегу?

Оливер сразу проснулся, сел на кровати, нашел сигарету и прикурил ее от дотлевающей.

— О чем?

— О соборе.

— Ты с ума сошла. Он же настоящий следователь: в трупах копается, смотрит в микроскоп…

— А я слышала, что он расследует всякую чертовщину — типа нападений вампиров…

— Ну, я знаю, что он сотрудничает с католической церковью, но по поводу всякого вселенского зла; мама раньше за него свечки ставила в Святом Патрике, пока он был открыт; хоть она и буддистка.

— А вот теперь он закрыт. И Снег погибнет, если твоя мама свечку не поставит.

— Я тебя сейчас ударю. Где же тут вселенское зло, что собор закрыт на реставрацию?

— Оливер, напиши. Ну, хотя бы пусть расскажет, как понять: просто так людям на головы падают камни или их кто-то скидывает? Такой краткий курс начинающего следователя, по следам и зазубринам…

— Не представляю, как это писать. Я же ничего не видел.

— Давай я напишу. Пусть он мне даст несколько уроков. А вдруг я не балерина в душе, а настоящий детектив, Филип Марлоу, Эраст Фандорин. Тут же главное — интуиция, чувство, что что-то не так?

— О-о-о, Ангел, а я думал, у тебя все мысли о любви… ты же девочка.

«У меня все мысли о любви, — хотела сказать она, — но я стараюсь, чтобы их не было. Это так… так страшно — сказать человеку, чтобы он уходил. А вдруг он уйдет и не вернется? Будто утонет в море…» Ей так не хватало часовни — поставить свечку и спросить Деву, услышать, что у тебя в голове: радость или страх, или песенка Travis «Closer»…

Она надела красивые, но простые вещи, никаких лунных платьев: темно-вишневый свитер, черная юбка с подтяжками, черные шерстяные колготки — было ужасно холодно после шторма, словно осенью; и малиновые туфли без каблуков, с закругленными носками и пряжками, совсем детские; и пришла на пляж; лавочка стояла далеко — там, где кончался Скери; Кристофер уже сидел на ней, курил; он тоже был в свитере — черном, с горлом, длинные рукава как митенки; в черных брюках, классических, дорогих, под фрак; куртка рядом, черная, блестящая; «эй, ты не замерзнешь?» — ночью был шторм, берег весь в морской капусте, ракушках, если побродить, поискать, то можно найти янтарь; ветер рвал волосы — свежий, соленый, из далеких краев, где огромные города, маяки высотой с нью-йоркские башни и корабли самые маленькие — с «Титаник», но Ангел не чувствовала холода, ей было жарко, как ночью бывает, если накануне перегрелся на солнце, обгорел, и кожа вся пылает, и ничего не помогает: лед, мороженое, кока-кола, открытое окно; она решила: что первое почувствует, то и будет; «отвращение, раздражение — значит, долой Кристофера, и, может, Роб расстанется с Кристен, своей девушкой, и тогда они будут вместе — лет через сто; ну да ладно, ради Роба можно и подождать, провалиться в столетний сон, построить огромный замок, вырыть ров, попросить Денизу развести сад, полный колючек; ну а если он будет ослепительно-хорош…» — он был ослепительно-хорош… И Ангел подумала: «черт возьми, с чего это я отдам такого парня каким-то актрисам?» — и засмеялась, и почувствовала, как ей легко стало, прямо взлетай и кувыркайся в воздухе, влажном, сером, полном мороси; а Кристофер смотрел на нее и не понимал, почему она улыбается, а щеки ее пылают, будто она с мороза тридцатиградусного, играла в снежки; он ведь настроился на трагедию.

— Ангел… — он встал.

— Кристофер, я решила… только мне нужно рассказать о себе одну вещь… это большой-большой секрет… его знает только моя семья, Милана и Оливер… и больше никто в мире… вернее, показать. Вдруг ты меня разлюбишь?

Кристофер все понял. Он не услышал про секрет, он услышал, что она будет с ним.

— Ангел, — он шагнул к ней, чтобы обнять, но она отбежала.

— Погоди, Кристофер, это слишком странно… Ты и вправду можешь глубоко разочароваться во мне или испугаться…

— Ты вампир? — он засмеялся; он читал в перерывах между съемками «Сумерки», взял у Оливера — именно ту книгу, с которой Оливер зашел в спальню к ним с Таней, — и злился, что не он снял фильм по книге.

— Нет, — сказала она. — Я только умею… летать… — и побежала по пляжу от него, от его ярко-голубых глаз, и взлетела, раскинула руки; воздух был как мокрая простыня, натягивался, облеплял; свитер, волосы сразу стали влажными. Потом повернулась и посмотрела на него с высоты: он сидел на песке, ошалевший совершенно, рот был открыт — точно узрел Христа. «Плохо, — подумала она, — теперь он даже пальцем меня не тронет, решит, что я ангел, а мне бы так хотелось… чтобы он… меня поцеловал… я ведь ни разу ни с кем не целовалась…» — Кристофер, — позвала она его. — Ты боишься?