Маруяма Куганэ - Герои людоящеров (фрагмент)

— Это невозможно. Он ведь из другого племени и… — Круш хотела сказать «путешественник», но вспомнила, что Зенбэру тоже путешественник, потому повела разговор в другое русло: — А почему ты стал путешественником?

— Э? О, проигрыш владельцу Морозной Боли для меня стал большим ударом, вот мне и захотелось уйти и посетить разнообразные места, стать сильнее… разве это не естественно? Так я и стал путешественником.

Сидевший возле него Зарюсу устало опустил плечи. Круш вспомнила, что он тоже рассказывал о своих странствиях. Когда Зарюсу стал путешественником, его вел долг к своему племени и решимость. Зенбэру, наверное, чувствовал нечто похожее… но по его поведению этого заметно не было. Круш нежно положила руку на плечо Зарюсу, чтобы его утешить. Она словно говорила: «Он это он, а ты это ты». Постороннему могло показаться, что Круш ведёт себя как влюблённая. Когда она это осознала, её хвост запаниковал. Хвост Зарюсу тоже сильно встрепенулся. Они двое посмотрели друг другу в глаза и застенчиво улыбнулись.

Зенбэру сделал вид, что ничего не видел, и счастливо продолжил:

— Я думал, что в тех больших горах водятся сильные парни. И там я встретил гнома, у которого многому научился, именно от него я получил то копьё. Поначалу я не хотел его принимать, но гном сказал, что это в память о нашей встрече, и мне пришлось согласиться.

— Так вот что случилось, это здорово, — холодно ответила Круш.

— Ага, благодарю.

Сарказм не сработал.

Хорошая атмосфера разрушилась; Круш взяла кружку и одним глотком осушила её. Она почувствовала, как горло согрелось, затем тепло от вина распространилось в живот и по всему телу. Зарюсу сделал так же.

— Как думаете, мы сможем выиграть? — кто-то спросил шепотом. Чувство совсем отличалось от того, что было прежде, из-за чего сразу было трудно понять, кто именно спрашивает.

Зарюсу тихо ответил:

— Я не знаю…

— Ага, и я тоже не знаю, на войне нет никаких гарантий. Если кто-то уверится в победе, не зная силу врагов, то мне захочется его поколотить и попросить не нести бред.

Зенбэру тихо смеялся, из-за чего Круш замолчала.

— Но… наш враг небрежен, это может повлиять на наши шансы, — сказал Зарюсу, а Круш объяснила озадаченному Зенбэру:

— Помнишь, что сказал тот монстр?

— Извини, тогда я дремал.

— …Но ведь от кого-то ты об этом слышал?

— Хмпх, я забыл, потому что это напрягает. Всё равно важно то, что они на нас нападают, а мы им ответим, верно?

Этот тип безнадёжен… Круш сдалась ему всё объяснить, Зарюсу криво улыбнулся и вместо неё ответил:

— Он сказал «сопротивляйтесь упрямо, смертные».

У Зенбэру на лице появилось опасное выражение, он усмехнулся:

— Как это бесит, он с самого начала смотрит на нас свысока, — сердито взревел вождь. Видно, от сильного гнева и недовольства.

— Верно, враги смотрят на нас свысока. Раз они так уверены… то способны с лёгкостью нас сокрушить… Но мы раздавим их высокомерие. Мы объединим пять племён и покажем самую большую силу, которую можем собрать. Мы ударим в лоб и покажем, что мы не беззащитные слабаки.

— Хмпх, неплохо, мне нравится такая простота.

Пока два людоящера пылко обсуждали предстоящую битву, Круш остудила их пылкие замыслы:

— Для нас не будет ничего хорошего, если мы слишком сильно раним их гордость. Мы просто должны показать им нашу ценность, верно? Если они поймут, что нас можно использовать, то, может быть, и не уничтожат.

— Эй, эй, ты хочешь склонить голову перед такими раздражающими типами?

— Зарюсу… я понимаю опасность побега, но думаю, что сохранить себе жизнь важнее, чем потерять свободу, — тихо ответила Круш.

Другие двое не упрекали её и не высмеивали. Никто не хотел оказаться под чьей-то властью, но у порабощения больше будущего, нежели у смерти. Если будущее будет, то будет и бесконечно возможностей. Например, если они научат всех разводить рыбу, то, может быть, смогут покинуть свои дома и сбежать. А тот, кто откажется от такой возможности и отправит всех на смерть, не имеет права называться лидером.

— Прислушайтесь, — тихо сказал Зарюсу. Издали ветер приносил смех банкета. — Если мы окажемся под чьей-то властью, то, вероятно, больше не сможем так веселиться.

— А вдруг сможем?

— Ты правда так думаешь? Я — нет. Я не думаю, что существо, которое будет в восторге от нашей смерти, такое щедрое. Те, кто способен проявить милосердие, не стали бы так насмешливо заявлять об нашем уничтожении.