Константин Читатель - Игрун. Дилогия (СИ)

— Где ты всему этому научился? — поглядев в очередной раз на мои художества, он пояснил, что конкретно имеет в виду: — по-японски говоришь, культуру знаешь, каллиграфией владеешь.

— Когда мне было шесть лет, моя семья оказалась не достаточно родовитой, чтобы ее отпрыска приняли в эту школу, — сделав чопорное лицо, я отставил кисть в сторону, чтобы случайно не испортить папирус: — Теперь мне двадцать шесть и я считаю Японию своей родиной.

— Двадцать лет? — его удивление переросло в восклицание: — Долбаных двадцать лет!

Я уже понял, что Сэму здесь ничего не светит. Вот только сам шотландец с присущей их нации упертостью не хотел этого понимать. Небольшая ложь, сказанная в нужное время с нужной интонацией, порой оказывалась куда эффективнее, чем многодневные уговоры или дебаты.

— Знаешь, — слегка поникнув, он произнес притихшим голосом: — Я наверное пойду. Удачи тебе.

В виртуальности школы Меча, выход в реал был красив. Фигура осыпалась на пол множеством иероглифов, растаявших словно снежинки через пару ударов сердца.

— Когда закончишь, выходи в двор, — появившийся учитель был по-прежнему невозмутим. — Пора начинать учебу.

В правилах школы было одним из первых пунктов прописано, что самостоятельный выход в реал приравнивается к аннулированию договора на обучение. Деньги не возвращались, повторное заключение контракта становилось невозможным. Очередной иностранец оставил хитрым узкоглазым приличную сумму денег, всего лишь за пару недель своего пребывания в коконе.

Гейша была в возрасте и порядком потаскана. Отказаться я не мог и покорно лежал на своей циновке, наблюдая как она готовится. На завтра был назначен экзамен, учитель прозанимавшись со мной два дня, пришел к выводу что я готов. А перед каждым серьезным испытанием, воину полагалось расслабиться.

Проникнувшая в отведенное для меня помещение гостевого дома, гейша выполняла часть своей работы. Традиционный наряд плавно опадал на пол, шелковые ленты, некогда яркие, а теперь тусклые и потертые, вились словно змеи, впрочем вполне красиво укладываясь в замысловатые узоры.

Попытка приподняться на локтях была пресечена маленькой ладошкой, упиравшейся в мою грудь, женщина плавно надавила, возвращая меня на прежнее место. Пришлось лежать на спине и ничего не делать.

Остававшийся ранее не понятым для меня театр теней, так широко популярный во всей Японии, получил сегодня догадку о своем историческом происхождении. Погасив светильники, гейша изгибами своего тела изобразила танец, скользя тенью по чуть подсвеченной стене из рисовой бумаги. Устроенное представление нашло отклик в моих чреслах, до этого я лежал бревно бревном и уже начал подумывать, что сегодня будет мой первый раз, когда я ничего не смогу.

Нежность шла рукой об руку с жесткостью. Недоумевая поначалу зачем в ее прическу воткнуты две палочки, отдаленно напоминавшие вязальные спицы, я постиг в чем их смысл, стоило гейше воткнуть в акупунктурные точки моего тела их затупленные концы.

Идеальная память с жадностью впитывала новые знания, то, как надомной изгалялись, не описывалось ни в одном сексуальном трактате современности. Восточная медицина и иже с ней, ранее оставались вне пределов моего интереса, теперь же я решил уделить этому разделу знаний о человеческом теле самое пристальное внимание.

«— Если останусь жив», — мысль пробилась сквозь волну экстаза, наступившую в теле загнутого причудливым образом.

— Нет самурая без господина, самурай подчиняется только приказам, самурай не имеет своих желаний и слабостей, жизнь самурая есть служение, — торжественность момента достигла апогея, японец, одетый в традиционные одежды, подал специальный знак.

По его указке, в помещении хозяйского дома раздвинули перегородку, явив моему взору нечто, именуемое Калах, прообраз бога войны из японской мифологии.

— Подчинись воли его, признай над собой его власть, — продолжал японец, сидевший по правую руку, точно так же как и я, подогнув под себя ноги: — клянись своей жизнью в верности Калаху!

— Клянусь! — старообрядный японский с трудом удавалось понимать, благо текст был не сложным, да и вся эта мишура с поклонением богам была забавной.

— Клянусь своей жизнью в верности Калаху, признаю над собой его волю и власть! — одного слова оказалось не достаточно, пришлось импровизировать.

Слова прозвучали, игра отреагировала должным образом, хранившееся нечто в нише хозяйского дома вспыхнуло багряными всполохами, через секунду став таким-же темным, как и прежде.