Шакирова А - Единственная из чужой Вселенной

Я закусил губу чтобы не застонать от удовольствия, непроизвольно задвигался. Она подхватила мой ритм, быстро, и удивительно нежно. Я затрясся от агонии наслаждения. Казалось, убери она руки, и я

взорвусь от мучений.

Но Изелейна вдруг ускорила ритм, и… я излился… прямо в шаровары. Она улыбнулась – мягко, нежно.

А я едва мог дышать и сказать мог лишь:

– Оох…

Изелейна стянула с меня шаровары, и я приподняв ноги сдернул их окончательно.

И… она приблизилась. Не помню, как слился с единственной, помню лишь это ощущение, когда мир засиял сотнями красок, сотней звуков. Помню, как ушла боль и накатило наслаждение. Одна вспышка другая,

третья.

Когда же мы упали на кровать, едва дыша, Изелейна провела рукой по моей груди. Когда я снял тунику? Не помню. И прошептала.

– А ты очень страстный любовник.

И мне было глубоко плевать – сколько их было у нее до меня. Скольким она дарила себя. Главное – она моя, она со мной и остальное… это лишь тлен и прошлое.

17 глава

(Даритта)

Мы с Сэлом поели, выпили травяного чая, обсудили, как правят верианцы и как делили Миориллию местные расы.

Я узнала много любопытного и неожиданного.

Оказалось, что равнины «разыгрывали» на турнирах эн-бо древние короли верианцев.

Самые благодатные, плодородные земли выбирали победители, занявшие четыре первых места. Остальные довольствовались равными наделами, которые не заинтересовали победителей.

Выяснилось, что некогда Миориллия входила в «кольцо аджагар» – принадлежала нашим создателям. Но потом здесь схлопнулись несколько измерений, и древние ящеры оставили планету аборигенам, которые

поклонялись им как богам. Вот почему фанатики так хотели заполучить нас. Какие-то особые манипуляции с аурой полукровок, с их точки зрения, приближали их к небожителям, делали бессмертными. Правда,

несколько полукровок погибло из-за таких вот манипуляций.

А когда я совсем расслабилась, то рассказала Сэлу о своей жизни на родине.

О том, что отец погиб, когда я была совсем еще ребенком – попал в аварию. И мама осталась одна. О том, как я работала в своем цветочном салоне. Я ведь была дизайнером-флористом. И о том, как Путник

муштровал нас, обучая быть полукровками.

Сэл слушал так внимательно, словно каждое мое слово отпечатывалось у него в душе. И смотрел так… словно я – центр Вселенной.

И я все больше проникалась к верианцу. Я очень хотела увидеть маму, но не меньше хотела остаться с ним, с мужчиной, у которого никогда не будет другой. Который не изменит с более красивой или

сексуальной. И останется верен мне, даже если подурнею и постарею.

Незаметно минуты перетекали в часы, а часы приближались к заявленному Путником времени.

И не успели мы глазом моргнуть, в дверь постучали.

– Даритта! У нас дело! – сообщила Изелейна каким-то совершенно другим, незнакомым голосом. В нем слышались радостные нотки, нотки восторга, не смотря на предстоящий нам кошмар.

Я вышла, оставив Сэла в комнате.

В коридоре нас ждал серьезный Путник, в своем знаменитом плаще с кожаной бахромой, кожаных брюках и жилетке. Он вообще хоть когда-нибудь одевается иначе? И почему я раньше ни разу не задавалась

этим вопросом?

В руках Путника я узнала аджагарские установки…

И только теперь, запоздало, холодной гадюкой закрался в душу страх. Меня аж передернуло.

А в памяти так и всплывали щупальца – мерзкие, липкие и это ощущение беспомощности, истощения – тела и ауры.

Я покачнулась, но Изелейна вдруг очень спокойно произнесла:

– Даритта, мы все сможем. Мы и не такое тут пережили.

Ее слова – без ненужных обещаний, прозвучавшие скорее как констатация факта, бальзамом легли на израненную душу.

Мышцы обрели силу, я взбодрилась, посмотрела на Путника и выдала:

– Ну идем!

Путник хмыкнул, я так и не поняла – был ли это смешок или одобрение – и двинулся по коридору.

Мы засеменили следом.

Несколько поворотов и развилок – и Путник остановился перед очередной громадной обитой металлом дверью. Как водится, на ней лежали, летали и спали драконы.

Куратор отворил нам комнату, и я едва сдержала удивленный возглас.

Мы с Изелейной вошли в громадный спортивный зал. Здесь можно было тренировать Олимпийскую сборную или даже все Олимпийские сборные моего мира.

Теплый белый пол был не таким гладким, как в коридоре – нога совершенно не скользила.

В углу громоздилась стопка матов, в полтора моих роста.