Анастасия Голикова - Рассказы 4

– Вы не можете меня заставить.

– Заставить? Нет, не могу. Ну а сможешь ли ты спать спокойно, рядом с Тайной и щенками, зная, что там, снаружи, погибли охотники? Те, кого ты мог бы спасти.

– Не смей вешать их жизни на меня!

– Ты сам это уже сделал, разве не так?

– Это не честно. Жестоко.

– Согласен.

– Я не могу гарантировать их выживание.

– Но с тобой у них больше шансов. Ты опытный охотник и единственный из общины, кроме Холода, кто уже встречался с Лешим и знает, чего от него ждать.

Рок выругался, так грязно и яростно, как мог, вложив в свою мысль весь негатив, всю ненависть к сложившейся ситуации. Получилось так впечатляюще, что даже Звезда прекратила обрабатывать раны Холода и воззрилась на Рока с удивлением.

– Я так понимаю, что ты согласен, – проговорил Старший, не обратив на ругань Рока никакого внимания.

– Будь ты проклят.

– Прекрасно. Охотники должны были уже собраться у врат. Я велел разбудить всех. Сам выберешь, кого с собой брать.

– Пойдем же скорее, Рок! Скорее! – засуетился Гром. – Время губительно для человека! Может, прямо сейчас Леший добирается до него.

– Пойдем? – переспросил Рок.

– Да! Ведь я как специалист по людской культуре должен пойти с вами!

– Ну уж нет! Еще о тебе заботиться придется. У меня не будет на это времени. Ты остаешься тут. Если найдем твоего человека, приведем его сюда и успеешь налюбоваться.

– А как же вы, позвольте узнать, с ним установите контакт? А, Рок?

– Я не возьму тебя с собой. Точка.

Гром взглянул на Старшего. Рок тоже обратил к нему взор. Тот лишь вздохнул.

– Это не обсуждается, Рок. Гром должен пойти с вами.

Рок выругался снова. Затем глянул на Холода, единственного пса в комнате, который смотрел на него с пониманием и сочувствием, но ничем не мог помочь.

– Расскажи мне все подробно, – попросил его Рок сокрушенно.

Снаружи завывала вьюга. Ветер заносил хлопья белого снега в лишенные стекол окна и крупные трещины в стенах старого здания, некогда бывшего типовым жилым небоскребом мегаполиса, а теперь ставшего разрушающимся символом канувшей в прошлое культуры. Нашедший здесь убежище от вьюги и от кое-чего пострашнее человек склонился над рюкзаком, проверяя запасы. Еды, если безвкусные галеты вообще можно было так назвать, осталось всего на день, от силы на два, если урезать рацион, что он и без того делал уже дважды за время пути. Фляга почти опустела, но благо с водой-то как раз проблем не было, она буквально падала с неба. Осталось всего пять патронов к револьверу, сам револьвер сорок пятого калибра, одна сигнальная ракета и одна дымовая шашка. Еще компас, карта, бинокль, фонарь, в котором давно сдохли батарейки, рваное шерстяное одеяло, два мотка бинтов, три спички в коробке, немного спирта, огрызок карандаша и потрепанная тетрадь, в которую человек записывал все знаменательные события. Не то чтобы дневник, пиши он все – тетрадь давно бы кончилась, так что скорее это были путевые заметки.

Достав карандаш с тетрадью, человек отложил рюкзак и придвинулся ближе к окну, чтобы иметь хоть какой-то источник света. Даже в мешковатой меховой шубе была заметна его сильная худоба, граничащая с истощением. Из-под толстой черной шапки на плечи ложились спутанные темные волосы, впалые щеки скрывала густая борода, обветренное лицо покрывали ссадины и морщины, хотя человеку еще не было и сорока. Тусклые серые глаза говорили о его болезненном состоянии.

Прислонившись к стене, мужчина согнул ноги в коленях и поморщился от боли. Правое бедро было перевязано бинтом, на котором алыми пятнами проступила кровь. Дав боли немного утихнуть, он положил на согнутые колени тетрадь и развернул на чистой странице. Стянул зубами варежку с правой руки, взял огрызок карандаша и так замер. Посидел немного под завывания ветра, глядя на пустой лист, а затем принялся писать.

«День 63… или 64. Здесь я немного запутался. Не важно. А важно то, что это, возможно, моя последняя запись. Я остался один».

Человек замер, поставив последнюю точку. Тяжело вздохнул, превозмогая в себе страх одиночества и горечь утраты, подступившие комом к горлу. Проглотил ком и снова принялся писать.

«Две ночи назад на нас вышел один из этих чертовых пси-зверей. Такая мощь… Господи милосердный. Слушая в лагере рассказы об этих бестиях, я относился к ним скептически. Зверь всегда остается зверем, а у страха, как известно, глаза велики. Но в историях охотников не было и десятой доли того, что представляет собой монстр.