Карина Вран - Восхождение

Настроение чуточку поднялось, и на этой радостной ноте Хэйт решила завершить первый день игры. Здоровый сон перед живописью никому не вредил!

– Выход.

Новый день в училище целиком и полностью был посвящен живописи. Последние часы, надо было завершать работу, в которой сама Вероника готовым считала разве что фон. В оригинале за моделью висел старый халат невнятного грязно-розового цвета. А на холсте ткань играла всеми оттенками благородного бордового, с переходами света и тени, выгодно оттеняя профиль юноши. Модель, впрочем, Вероника тоже слегка облагородила: ломаный когда-то нос приобрел греческую горбинку, рыхловатый безвольный подбородок получил твердость линий, умалчивая о плохо пробритой щетине. Только над написанием модели еще работать и работать… А время утекает, как песок сквозь пальцы.

Восемь рабочих часов, и просмотр. И абсолютный авторитет – пожалуй, единственный из преподавательского состава, мнение которого для Вероники было законом и кого она никогда не выводила из себя – Станислав Анатольевич, в миру (за глаза, конечно же) именуемый Стасом, задерживается… Опаздывал Стас часто, зато когда появлялся, активизировались даже самые ленивые студенты, ибо в гневе он был страшен. Сам Стас рисовал, по глубочайшему убеждению Вероники, божественно и никогда не гнушался исправить ошибки тех, кому пытался передать мастерство. Исправлял – растолковывая, в чем ошибка заключалась, да так, что мало кто спотыкался впоследствии на том же ляпе.

Чего стоила только отповедь Полиночке, не бесталанной, в принципе, девушке, по молодой женской модели – обнаженке:

– Полина, – громогласно обратился Стас. – Если ты не в курсе, женская грудь рисуется по принципу яблочка. Писать яблоко учат на первом курсе. Ты плохо помнишь основы живописи или впервые видишь грудь классической формы?

Разговор случился с полгода назад, а «яблочко» Полине до сих пор припоминают. К слову, с грудью у самой Полины тоже все было в порядке, в чем однокурсницы могли убедиться, когда по внутренней «девчачьей» инициативе начали делать наброски обнаженной натуры друг с друга, в свободные от занятий часы. Даже Вероника, при всей нелюбви к общим мероприятиям, приняла участие в начинании (по договоренности, рисовать могли приходить только те, кто соглашался позировать). Завтра, кстати, расплата… Ее два часа в неглиже на радость остальным.

Но сегодня – мальчик в шлеме с перьями и Стас. Подвинув на место станок, Вероника выдавила на палитру свежих масляных красок: светлой охры, кадмия красного и синего кобальта. Шутка Стаса о запущенных палитрах, на которых только гномам раскопки вести, давно и прочно вошла в историю училища, так что его студенты предпочитали не экономить, оставляя краски «про запас».

Начиналось волшебство: шорох кистей по холстам в приглушенном свете студии, ставший таким привычными и едва ли не приятным запах растворителя, переговоры полушепотом, перестук дерева при движении станков… Снова шорохи и… творение. В эти часы она улетала, переставала быть человеком, держащим кисть, и воплощалась в саму кисть, наносящую один за другим мазки на холст, растворялась в почти мистической атмосфере создания.

Минус был в том, что в таком состоянии Вероника не всегда сознавала, что делает. Далеко не всегда результат «видения руки», как выражалась она с подачи Стаса, совпадал с действительностью.

– Белозерова! – вырвал из транса знакомый оклик.

– Да? – почти жалобно отозвалась она.

– Получается замечательно, тебе бы в придворные художники идти, только тебя не смущает, что это не он? – спросил Стас, указывая на модель.

И правда… Разрез глаз был совсем другой, и даже цвет. Брови, скулы – да все лицо ничем не напоминало сидящего перед ней парня. Все править… Черт!

Снова.

Снова то же лицо…

До этюдов с сиренью Вероника опять не добралась – второй день кряду. Пришлось задержаться в студии до самых сумерек, дотошно переписывая лицо юноши на холсте, в качестве образца используя полотно Антона (на самом деле, по той простой причине, что к нему приложил руку Стас, чувствительный к попыткам студентов испортить композицию или изуродовать модель). Жутковато, конечно, получалось, но сходство с оригиналом на холсте Вероники начало проявляться.

Вечерело, непривычная для училища тишина волнами накатывала на девушку, пытающуюся покорить кисть. Тонкую колонковую кисть. Наконец она отступила от станка, со вздохом признав, что сегодня ничего больше сделать не удастся – освещение ушло, да и время уже позднее, а ведь вечером снова срывать спину, очищая от кожуры корнеплоды в виртуальном трактире…