Карина Вран - Восхождение

Время от времени к близстоящим куклам подходили воины, опробовать новый прием. Поодаль пара ребят методично отрабатывала простые удары мечом по пугалу: видимо, разгоняли статы. У «физиков» предел от куклы был по пятьдесят единиц к трем значениям, и ряд специфичных добавок. Вот только терпения мало кому хватало на полную программу: ни тебе героических побед, ни приключений, ни добычи завалящей, одна скукота.

В «Обжорке» она первым делом натолкала в рюкзак печеной картошки, несколько яблок, пару булочек. С одобрения и горячего содействия Сорхо: «Неужто помощница повара будет голодать? Да ни за что, пока я жив!» – порыв которого Хэйт оценила, не каждый бы так отреагировал. Съестное она собирала попроще, долгого хранения, без каких-либо бонусов, лишь бы голод не терзал. Брать дорогую, «именную» еду, приготовленную Сорхо, девушке не позволяла совесть: для примера, одна порция рагу, которым ее потчевал трактирщик в первый день, стоила десять серебряных.

С началом тренировок в Гильдии игра для Хэйт словно переключилась в более скоростной режим: бить-бить-бить и бить куклу, затем – к мойке, двенадцать игровых в трактире, обратно к кукле. И так – безостановочно. Вместо перерыва – пробежка от одного здания к другому. Картофелина, глоток воды, кукла. Сотни перемытых тарелок.

Хэйт-Вероника не спала тридцать шесть часов реального времени. Четыре из них она провела в училище и дороге туда-обратно, остальные тридцать два – в «Восхождении». Восемь игровых суток. Восемь оплаченных визитов в Гильдию воинов и восемь же смен в «Обжорке». Выносливость поднялась еще на четыре пункта. Все возможные надбавки к статам в тренировочном зале были получены, но пяти критов подряд она так и не сумела нанести.

Предупредив Сорхо, чтобы в ближайшие дни он ее не ждал, девушка вывалилась из виртуальности. Отсыпаться.

Очнулась она только в полдень воскресенья, совершенно разбитая и голодная, как медведь после зимней спячки. Зеркало, мимо которого Вероника медленно, по стеночке, пробиралась в сторону кухни, отобразило такую физиономию, что краше в гроб кладут. Всклокоченное, помятое, осунувшееся существо не имело права быть ею! Апофеозом картины служили синяки под глазами, насыщенные, точно водянистой черной тушью начерченные.

– Нет, больше я так не зависаю, – скривившись, буркнула себе под нос девушка, продолжая свой путь к кофеварке. – Чтоб меня черти на сковороде жарили, если я хоть раз таймер больше, чем на десять часов пребывания врублю!

Пока варился кофе, она разбила над сковородкой пять яиц, нашинковала огурцов и редиски на салатик, умылась холодной водой.

Завтрак, крепкий кофе, расческа, лосьон и питательный крем для лица привели девушку в относительно божеский вид, по крайней мере, от своего отражения в зеркале она уже не шарахалась.

Еще пара часов ушло на уборку, час – на отмокание в горячей ванне с пеной. Разогревая в духовке готовый обед, Вероника поймала себя на том, что все чаще и чаще посматривает в сторону комнаты, в которой установлена капсула.

– Болезнь. Точно болезнь. Вот уж не думала, что я – мазохистка.

Таймер она, будучи верной своим обещаниям, поставила ровно на десять часов.

Новая способность. Удача добавлена!

Удача (пассивное): шанс нанесения критического урона увеличен на 10 %. Распространяется как на физические, так и магические удары. Дальнейшее улучшение способности невозможно.

Хэйт радовалась. Нет, не так: Хэйт ликовала! Правда, внешне это никак не отражалось. Красивая девушка продолжала бить по кукле с безразличным лицом. Удар-удар-удар. Она столько часов непрерывно лупила пугало, что уже не могла остановиться.

Семь потов сошло с нее, пока она выбивала из куклы (каждый раз, приходя в Гильдию, она вставала у одной и той же деревяшки) злополучные пять критов. И вот, наконец, чудо произошло.

– А ведь я это сделала, – Хэйт выдавила слабую улыбку, через силу отступила от куклы. – Я, идиотка психанутая, сделала это! Выход!

Она отпраздновала свое первое личное достижение «Восхождения» в реальности. С бокалом мартини, под «Take my heart» Within Temptation, перед портретом матери. Это была одна из самых ранних ее работ, та, которую она отказалась отдавать в фонд. Она писала ее по памяти и – частично – с фотографии. На картине мама была как живая.

Как живая…

– Кто это сделал?

Стас бушевал. Пламя преисподней металось в его зрачках, но голос был холоднее арктического льда. Вероника, бессильно уронив руки, сидела на корточках. Ее трясло.