Владимир Смирнов - /soft/total/

ПалСаныч еще не дочитал абзац, как палец привычно вдавил кнопку закрытия документа. Что это было? Глупость? Провокация? Рука, независимо от этих мыслей, возилась с пультом – вернулась в почтовую базу и активировала вызов.

Маша Эпштейн, здравствуйте!

ПалСаныч Кононов. Здравствуй, Маша. Ты не могла бы зайти ко мне, надо поговорить о твоей работе…

Конечно, уже иду!

И Маша отключилась. Это было нарушением Кодекса общения – она должна была подождать, пока ПалСаныч закончит разговор и прервет сеанс. Мелочь, а задело. Хотя он первым пошел на нарушение, отключив визуальный канал – не было никакого желания смотреть на эту холеную активистку.

Надо бы галстук надеть, что ли… Пиджак… – мысль растаяла, так и не оформившись – зазвенел внутренний вызов.

Маша, ты что, под дверью стояла? – удивился ПалСаныч.

Я ждала внизу, в кафе.

Чего ждала? – не понял ПалСаныч.

Вашего звонка, – улыбнулась Маша.

Ты ждала, что я тебе позвоню? То есть ты для того и написала про неврозы? А на самом деле ты не веришь…

ПалСаныч! Я не верю – я знаю. И Вы тоже прекрасно это знаете. Параноидальные неврозы…

Маша, да где ты этого нахваталась! Нет в МКБ такого названия, его придумали критиканы еще в период мягкого тоталитаризма. Есть бытовые фобии, но они неизбежны – темп жизни ускорился, люди не успевают под него подстраиваться.

Ну да. Названия нет, а болезнь есть, – разочарованно протянула Маша.

Повисла тягостная пауза. ПалСаныч не знал, что ответить, и уже жалел, что позвал девушку к себе домой.

Присядем, – буркнул он наконец.

С минуту они сидели молча. Бегло оглядев комнату, Маша вновь поймала его взгляд.

Давайте попробуем по-другому, – предложила она. – Вы ведь можете допустить существование подобных неврозов – как возможность?

Как возможность можно допустить все, ты же знаешь.

Тогда давайте рассмотрим как возможность, что некое гипотетическое общество не может не порождать неврозы, что это его неотъемлемое свойство.

Маша, к чему ты клонишь? – ПалСаныч запнулся, не то чтобы подбирая слова, но скорее отфильтровывая лишние. – Ты хочешь понять, что надо исправить в обществе, порождающем эпидемии неврозов?

Профессор! – радостно объявила Маша, положив ладонь на его запястье, – я не ошиблась в выборе руководителя!

ПалСаныч поднял глаза. Взгляд Маши был прямым и спокойным; похоже, она намеренно длила паузу. Затем улыбнулась, упруго выпрямилась и легким движением скинула жакет с тусклым прямоугольником резерва. Небрежно бросила его на спинку кресла и села, закинув ногу на ногу.

Как у Вас жарко! – оправдание прозвучало формально и неестественно, но Машу, похоже, это совсем не беспокоило.

ПалСанычу тоже было не до того. Прямо на него уставились два затвердевших соска, нахально торчащих из-под тонкой майки. От неожиданности он непроизвольно сглотнул.

Маша, ну зачем ты так? Ты же знаешь, Кодекс общения осуждает провоцирующую одежду…

А Вы сообщите обо мне в Комитет морального контроля, – Маша довольно оскалилась; не в пример ПалСанычу, она казалась вполне уверенной. – Пусть там узнают, что уважаемый профессор пялился на сиськи своей аспирантки. Патовая ситуация.

Ты читала мою статью о патовых ситуациях?

Да, и знаете что? Вы ведете себя сейчас совсем не так, как рекомендуете в статье.

ПалСаныч недовольно нахмурился.

Маша, давай на этом и закончим. Мне не нравится то, что здесь происходит, и не нравится твоя лексика.

Маша улыбалась. Она владела ситуацией, владела безоговорочно. И, судя по всему, это было ей привычно.

4

Маша Эпштейн «Общество без насилия: проблемы и перспективы»

…Развитие экономических отношений вело к увеличению числа запретов; пропорционально увеличивалось и число преступлений. Найти и покарать преступников довольно часто не удавалось. Но если они попадались – наказание было жестоким и зрелищным. И публичность, и жестокость казни служили средством устрашения.

Лишь в новое время, по мере совершенствования следственного аппарата и роста раскрываемости преступлений, была сформулирована современная доктрина: наказание может не быть жестоким, если оно неотвратимо. Но для этого оно действительно должно быть неотвратимым. А оно будет таковым только в том случае, если никакое деяние уже невозможно будет скрыть.

На этом базисе и был построен мягкий тоталитаризм, а затем и общество без насилия…

5

ПалСаныч лежал на спине, закрыв глаза и прислушиваясь к себе. Он чувствовал радость, удовлетворение, гордость, опустошение – все, что и должен был чувствовать. Но одна мысль свербела и отравляла, как зудение комара отравляет теплый летний вечер. Они нарушили рекомендации Кодекса, и сразу по нескольким пунктам. Не стоило вступать в связь после получасового знакомства. Все произошло слишком быстро; он не успел ничего понять, а руки уже жили своей, отдельной жизнью. Не стоило делать этого днем; и холостяцкая квартира – тоже не самое подходящее место. И совсем уж не стоило это повторять, а тем более в коленно-локтевой. В оскорбительной коленно-локтевой! ПалСаныч сжал челюсти так, что скрипнули зубы. – Я оскорбил Машу как женщину. Социально защищенный пол. Все один к одному. Аморалка в чистом виде. Не говоря уж о том, что она из другой возрастной группы. Мне вообще нельзя было сходиться с ней, как и ей со мной. По возрасту к социально защищенной группе отношусь я; но это еще хуже. Потому что я в любом случае виновен в соблазнении; а так будет виновна и Маша. Ей-то это за что?