Роман Корнеев - Перемирие

Ирина стояла у него за спиной и нерешительно теребила вещь, которую держала в руках. Когда он так стоял, значит вспоминал, опять вспоминал, говорила она себе. Не стоит его тревожить в эти моменты, самой же легче будет. И быстрее.

Он повернулся, заслышав скрип половиц за спиной. Ирочка держала в руках пиджак и хмурилась, видимо, тоже вспомнила. Он улыбнулся и принялся молча одеваться. Ей показалось, что в его взгляде мелькнуло то самое выражение. Сердце радостно прыгнуло в груди, но тут же замерло. «Показалось… не все коту масленица».

– Ир, ты куда мне посоветуешь первым делом сходить? Может, к Сереге, а может, к родственникам – к твоим и моим?

– К родственникам, как же иначе, к друзьям с пылу с жару не ходят, туда с умом надо ходить, сам же говорил! Пойдем вместе, а там уж как захочешь.

Он согласился, она же у него умница! В душе снова потеплело так, что глаза сами собой увлажнились. «И чего вдруг сентиментальным стал?» Ответить было некому.

Так уж выходило – поговорить, так только сам собой.

V

Карусель праздника вертелась вокруг, скользя звуками по краю сознания, но почти не проникая внутрь. Странно это все было, невероятно странно… Он продолжал наблюдать за окружающим, все более и более убеждаясь в том, что вокруг него что-то происходит. «Дорогой, подойди же к нам, мы тоже хотим послушать твои рассказы! Они такие интересные!» Бред, просто какой-то бред, да разве фальшь может быть среди этих лиц, исполненных радости по поводу его появления! Улыбки продолжали сиять, голоса звенеть, но что-то происходило… может, это и паранойя, но доверять своему чутью он привык. Поневоле привыкнешь.

Началось все еще тогда, когда они с Ирочкой выбрались из дома. Погода немного прояснилась, солнце даже, к превеликому его огорчению, начало проглядывать сквозь тучи. Вполне может статься, что настроение поганое да подозрительность от этого и происходят. Ему бы больше нравилось, если бы город мок под дождем, было во всем этом сиянии капель воды под солнечными лучами что-то от суеты, блеска и надрыва боя. В миру ему хотелось мира и спокойствия.

Он тогда глядел на группки высыпавших под случайные лучи людей и поражался, до чего он отвык от большого количества народа вокруг. В бою, если встретишь троих в одном месте, так, считай, повезло, а так… в одиночестве почти все время и проводишь. «Привыкай, черт тебя подери, неужели ты, перед врагом никогда не пасовавший, начнешь бояться своих земляков?» Хотя честно, признался он себе, когда они уже подходили к дому его отца, лучше бы их было поменьше, земляков этих.

Ирка что-то щебетала про то, что сегодня как раз день рожденья одного из многочисленных его родственников, что остались в миру. Кажется, с трудом вспоминал он, его зовут Иеремия. Это имя ничего ему не говорило. Первые мгновения, когда они с Иркой показались в прихожей, их встретило поразительно долгое молчание, словно все эти люди, большинство из которых знали его хотя бы просто в лицо, не могли никак взять в толк, кто же этот высокий широкоплечий мужчина, что стоит перед ними. Это уже потом все вскричали «ну как же!», принялись его весело тормошить, поздравлять с прибытием, просить рассказать что-нибудь «этакое», просто восхищенно смотреть ему в рот и ахать. Может, в этом вся его неуверенность в происходящем и заключалась? Он не мог точно ответить на этот вопрос.

Был лишь один момент, который, по его убеждению, требовал особого внимания. Тот эпизод с маленьким мальчиком, сыном его двоюродной сестры, его звали Витя.

Он что-то рассказывал толпе то ли дальних родственников, то ли просто знакомых Иеремии о чем-то незначительном из его жизни в бою, настолько незначительном, что трепаться подобным образом он позволил себе только потому, что чувствовал, что им все совершенно не важно, будет ли он говорить о воинской чести или чистке ботинок. И в этот самый момент откуда-то снизу раздался тихий и серьезный детский голос:

– Почему ты испортил нам весь праздник, почему ты вообще пришел? Мы так веселились, а теперь все только вокруг тебя и вертятся! Ты злой… – все вокруг громко зашикали на мальчика, так и не дав ему договорить. Он удивился, почему бы это мальцу пришло в голову такое говорить, когда все вокруг так здорово? Он хотел это понять, хотел спросить, выяснить… Но мальчика оттеснили, усадили втихую где-то в уголке, дали каких-то вкусностей, а он так и не смог с ним поговорить. И вот теперь, пока продолжались все эти нескончаемые разговоры, он продолжал следить краем глаза за тихим мальчиком. Улучить бы момент… Но возможности спокойно поговорить ему не давали, то и дело волоча куда-то, представляя очередной улыбающейся роже, до того опротивевшей от одного только взгляда, случайно на нее брошенного. Хотелось остаться одному, побыть в тишине, подумать над всем этим бедламом.