Андрей Бонцевич - Кома

– И всё же.

Мартин резко кивнул, взмахом убрал надоедливую прядь и шагнул влево.

Алина прошуршала тканью мешка. Булькнул чай, и затхлый воздух наполнился мятной свежестью.

Доски поскрипывали, бегало под сводом эхо. Утекали минуты, оставались позади метры. Все сильнее блестела под настилом неподвижная вода, и дышать становилось труднее.

– Сыро здесь, – тихо сказала Заморючка.

– Как будто в колодец спускаемся, – шепнул Мартин. – Ох, смотри, впереди, там!

– Вот тебе и выход.

Серые полосы досок уходили под желто-прозрачную гладь. Вода – мрачная и угрюмая – поднималась над настилом, и тонкие блики фонарей скользили по ней, убегая в бесконечность.

– Выход отменяется. Даже если бы у нас были акваланги, я бы не рискнул.

– Да уж. Кто знает, что там, в глубине? Я так понимаю, вода будет подниматься до самого верха?

– Ага. Только не вода поднимается, а коридор уходит под неё. В любом случае, нам здесь не пройти.

– Я бы хотела сказать: «пошли обратно», но не скажу.

– Вот как? Почему?

– Потому что бежим отсюда нафиг!

Загрохотали быстрые шаги, затряслись и заскрипели доски. Выбора не оставалось.

Коридор, обозначенный как «Вход», вроде не спускался и не поднимался. Здесь было сухо, и даже под досками уже ничего не блестело. Удушающий запах плесени постепенно рассеялся, и теперь коридор больше напоминал старый чулан.

Где-то далеко, за сотнями дней тому назад, в солнечном детстве был деревенский дом в четыре окна с длинной террасой и тёплым чердаком. Давно уже нет ни того дома, ни коричневой деревянной лестницы, ни круглого окошечка под самой крышей, но иногда оживают в голове тихие скрипы чердачного настила, пальцы вспоминают мягкую пыль, а воздух вдруг приносит тот самый запах ветхой одежды, забытых книг и нагретого дерева. Вот прямо как сейчас.

Мартин глубоко и шумно вздохнул.

– Что-то не так? – спросила Заморючка, касаясь его руки.

– Всё хорошо. Насколько это вообще возможно. Сколько мы уже идем? Час? Два?

– Полтора. Может, остановимся? Перекусим или просто отдохнем.

– Если хочешь, – Мартин пожал плечами. – Я бы предпочел не задерживаться здесь.

Алина погладила его по плечу и улыбнулась.

Коридор поворачивал. Белые лучи фонарей утыкались в закруглённую стену, не в силах заглянуть дальше. Мартин нахмурился и прибавил шагу.

Изгиб кончился быстро. Коридор преграждала ржавая калитка, прошитая огромными болтами и щедро изрезанная шрамами сварных швов. Ручки на ней не было.

– Молви, друг, и войди, – процитировал Мартин.

– А как же теперь? – шепнула Заморючка.

Мартин молча двинул по двери ногой. Грохот смял воздух и швырнул его по всему коридору так, что рокочущее эхо рассыпалось крупным громким градом и потом долго ворчало в черноте тоннеля. Калитка осталась на месте.

– И что теперь? Назад? – с дрожью в голосе спросила Алина.

– Да нет уж, фигушки, – нахмурился Мартин. – Не бывает, чтобы такой долгий путь вёл никуда. К препятствиям – это да, сколько раз уж так было. Но просто так, ни за что ни про что – нет. В конце концов, открыть дверь не сложно. Порой труднее закрыть.

Мартин поднял фонарь и провел белым ярким пятном по всей калитке. Странно, что такая хлипкая на вид штука, кое-как скроенная и наспех скрученная, может быть настолько прочной. Эх, взять бы ключ на двадцать, дёрнуть вот здесь и здесь, и развалилась бы эта дверца к чертовой бабушке.

– Подожди, – сказала Заморючка, подойдя к калитке. – Как ты сказал? Молви «друг» и войди?

– Ага. Это же из Толкиена.

– Да помню я. Бесячая книжка, не понимаю, что в ней люди находят. Но не в этом дело. Дай-ка.

Легкий стук отскочил от ржавого металла, задорно запрыгал между кирпичными стенами и убежал, не оставив даже эха. Дверца дрогнула, заскрипела, застонала и медленно открылась.

Влажный прохладный воздух окатил лицо, умыл, словно чья-то невидимая рука, по-матерински нежно. Запахло сиренью и дождем.

– Уже темно? – недоуменно спросила Заморючка, выглядывая за калитку. – Рано же вроде.

– Я заметил, тут со временем вообще наперекосяк, – пожал плечами Мартин.

Коридор выходил на узкую аллею, протянувшуюся между двух рядов плотных кудрявых шариков туй. Немного поодаль на высоком полосатом столбе синела квадратная табличка с надписью: «Частная территория. Вход запрещён».

– Что ни шаг, то препятствие, – усмехнулся Мартин.

– Ладно, они же нас пустили. Идём!

Аллея оказалась длинной, никак не меньше километра. Мартин едва волочил ноги, когда, наконец, за очередным поворотом показались высокие решетчатые ворота, украшенные завитками и коваными узорами.