Михаил Савеличев: Лабиринт для Минотавра [litres]

Пасифия помахала рукой:

– У меня есть волнофон. Вот по нему он и звонит. – Поколебалась, но не без гордости уточнила: – Каждый день звонит, и я полностью в курсе его дел.

– Но ведь это, наверное, неудобно? Задержка волны… Сколько приходится ждать ответа? – И вновь Пасифию окатило ощущение, будто столь невинный вопрос имеет скрытую глубину, весьма для Корнелия важную. Ощущение не из приятных, словно потеря дна под ногами. Она жалела, что столь неосмотрительно допустила на порог пристанища весьма подозрительную личность.

– Никаких задержек нет, – отрезала Пасифия.

– Ах ну да… Конечно же. – Корнелий зачерпнул еще варенья, но не отправил в рот, а стал наблюдать, как над ложкой барражирует пчела.

Когда Пасифия решила, что Корнелий испил запас бесцеремонных вопросов, он вдруг сказал:

– Я слышал краем уха, будто вы, Пасифия, были весьма известной пианисткой.

От этих слов ей захотелось выпроводить гостя если не шваброй, то холодным указанием – пора и честь знать, уже поздно, а ей, Пасифии, рано вставать. Причем Корнелий должен сразу осознать – причиной столь холодного тона являлись не усталость (что, впрочем, отчасти правда), не предстоящий ранний подъем (тоже правда, ибо Пасифия та еще лежебока), а последняя фраза. Корнелий нароком или ненароком оборвал тонкие ниточки взаимной симпатии, успевшие протянуться между ними, и на будущее ему лучше миновать ее пристанище без жестов дружбы и добрососедства.

Закипая гневом, Пасифия уперлась кулаками в колени, собираясь подняться, но Корнелий окатил еще более вопиющей неучтивостью:

– Сам я не особый любитель, знаете ли, но с удовольствием послушал бы что-нибудь в вашем исполнении. Рояль у вас, наверное, имеется?

Пожалуй, только практика личностной интроспекции заставила Пасифию остаться сидеть и в ходе экспресс-анализа вынесенных за скобки впечатлений выявить в них нечто, что ей совершенно не понравилось их чужеродностью и неадекватностью. Корнелий ее провоцировал, но поддаться и выдать ожидаемую им реакцию – верх непрофессионализма даже для такого весьма посредственного феноменолога, каковым Пасифия себя считала.

Она порылась в кармане, выложила на стол кисет и принялась набивать глиняную трубочку. Что еще может служить хорошим дополнением к питью с вареньем из ламинарий, теплому вечеру, плавно перетекающему в не менее теплую ночь, да еще к собеседнику, столь ловко оказавшемуся здесь. Пасифия не сомневалась в неслучайности возникшего между ними знакомства.

– Рояль у меня имеется, Корнелий, но я давно не играю. Лучше послушаем вечернюю тишину, если не возражаете.

Гость усмехнулся и кивнул.

Тогда и Пасифия, в отместку за бесцеремонность гостя, потянулась к коробке, которую Корнелий принес с собой и вроде бы совершенно о ней забыл, постучала по ней ложкой и поинтересовалась:

– Что там такое?

Корнелий покосился выпуклым глазом, лениво сморгнул и ответил вполне, как показалось Пасифии, серьезно:

– Люди. Там у меня целый мир людей, Пасифия.

При этом он возложил на коробку ладонь, чтобы чересчур любопытная Пасифия не приподняла крышку и не заглянула внутрь.

Ночью Пасифию разбудил звонок. Волнофон находился внизу, где она устроила временно лишенного пристанища Корнелия. Пришлось накинуть на плечи паутинную шаль и спуститься из спальни по отчаянно скрипучей лестнице. Волнофон продолжал булькать, но Корнелий ничего не слышал, весь закутавшись в одеяло и еще зачем-то положив вторую подушку на голову. Его таинственная коробка лежала на столике, и Пасифия, подхваченная внезапным приливом любопытства, отклонилась от первоначального маршрута, справедливо рассудив, что звонящий должен понимать – кому, куда, а главное – когда звонит, а потому может подождать, и с усмешкой обнаружила, что в коробке некогда распространенная биомеханическая игрушка «Лабиринт Минотавра». Такой забавлялся маленький Телониус во время выступлений Пасифии. Она приподняла тяжелую крышку, сняв с нее кругло-слоистый леденец – гость, видимо, припас его на утро, – и заглянула внутрь, с невероятной высоты увидев далеко внизу запутанные коридоры лабиринта, по ним двигались фигурки, преследуемые Минотавром. Судя по всему, Корнелий остановил игру в наиболее безнадежной позиции, когда следовало кем-то пожертвовать, скормить чудовищу, рожденному от связи бога и простой смертной, и тем спасти остальных.

Словно ощутив близость чересчур любопытной хозяйки, Корнелий завозился под одеялом и подушкой. Пасифия торопливо прикрыла крышку и на цыпочках пробежала к волнофону.