Михаил Савеличев: Лабиринт для Минотавра [litres]

Кто-то в поселке клялся, будто видел в здешних чащобах странную личность, выводящую рулады на самодельном древесном органе. Если честно, Пасифии очень хотелось в подобное поверить, на одной из прогулок встретить таинственного музыканта и насладиться давно неслышимыми ею переливами воды и шумом древесных соков, резонирующих под пальцами и палочками органиста, но сколько она не совершила выходов в лес, а встретиться с загадочным органистом не удавалось. Но сейчас ей почудилось, что чувствует знакомые волны ноктюрна «Благовест», однако это оказалось всего лишь капелью очередного приступа дождя из низких туч. Впрочем, по тем же слухам выходило, будто органист выводит рулады не в одиночестве, что выглядело бы весьма романтично, а в компании громадного первопроходческого робота, охраняющего хозяина не только от норовящих наползти скорпионов и прочей нечисти, но и от нескромных взглядов и ушных отверстий. Однако в последнее верилось совсем с трудом, как и в то, будто у лесного музыканта напрочь отсутствует голова, а вместо нее зияет черная бездна, но это совершенно ему не мешает играть.

– Так-так-так, – сказала Пасифия, впервые за время пребывания в лесу нарушив молчание. – И что бы это значило? – Едва ли рядом мог находиться некто, ею незамеченный, готовый дать ей, Пасифии, страннице с зонтом, необходимые пояснения.

Как ни удивительно, но ответ Пасифия получила сразу – сквозь непролазный на вид бурелом протекла и встала перед ней во весь огромный рост Великая Мать. Пришлось попятиться, уступая ей место, хотя места имелось в избытке, но Пасифии меньше всего хотелось находиться в такой близости от выплывшей из глубин леса фигуры. Великая Мать была как Великая Мать – вчетверо превосходя по росту Пасифию, которую никто не решался назвать существом хрупким, и вчетверо – по ширине, хотя опять же никто не осмелился укорить Пасифию в излишней стройности. В остальном Мать выглядела не ахти, что не удивительно. Если учесть скудную населенность здешних мест, издревле отведенных под сугубо служебные нужды обитателей, в массе своей предпочитающих и более теплый, и более влажный климат экваториальной зоны. Нет, все положенное у Великой Матери наличествовало: могучие складки в подобающих местах, татуировки и шрамы замысловатыми узорами разбегались по коже. Но в остальном она своею неухоженностью вызывала у Пасифии неуместное сочувствие, пожалевшей о забытом походном косметическом инструменте, хотя когда она собиралась, ее взгляд омыл коробку из темного дерева и накатила мысль – а не взять ли ее с собой на прогулку. Поколебавшись, выбрала зонт, это казалось и прагматичнее, и не столь экстравагантно как тащить в лес набор гребешков, ножниц и пилок.

Вот здесь и сейчас они бы ей не помешали, а помогли привести хоть в какой-то приличный вид Великую Мать, она разглядывала Пасифию круглыми выпученными глазами, по цвету неотличимыми от яда на жале скорпиона. Расчесать обильно сдобренные зеленоватой присыпкой моховых спор свалявшиеся волны волос, в них застряли сучки, кора дерева, разноцветные личинки каких-то насекомых, подпилить и подстричь ногти, выковыряв из-под них темно-зеленую кайму грязи. Да мало ли что еще! У Пасифии ладони зачесались от несвойственной ей жажды косметологической деятельности, но Великая Мать, поняв, что встреченное ею существо находится здесь случайно, а отнюдь не для того, ради чего она, Мать, выплыла из чащобы, стремительно вытянула руки, обхватила Пасифию за плечи и осторожно отставила в сторону, будто чашку, стоящую не на месте, и пошла дальше, издавая урчание.

От прикосновения ладоней Великой Матери Пасифия чуть не вскрикнула – настолько они показались горячими. А когда огромная фигура скрылась за деревьями, не нашла лучшего, чем направиться за ней. Учитывая ее гипостазис, легко можно было догадаться, зачем она появилась в такой близости от поселка. Следуя отпечаткам ступней Великой Матери, Пасифия перебирала по памяти соседей, которым мог потребоваться визит гостьи из леса. Когда уже решила, что это несомненно должна быть Астея, чей животик в последние недели весьма округлился, хотя вблизи не наблюдалось ни единого соискателя отцовства будущего потомства ввиду склочности виновницы грядущего торжества, она вдруг вышла на илистый берег озерца.

На первый взгляд, озерцо как озерцо – бесчисленно их разлито вокруг поселка, и еще больше там, куда не ступала нога даже весьма праздного странника. Подернутая островками ряски поверхность, легкий дымок, в нем клубилась вездесущая мошкара, а глубина такая, что вода казалась черной. Однако к берегу вело несколько тропинок, отнюдь не звериных, а самых что ни на есть разумных существ, в густой, жирной почве имелись отпечатки ног. Голых ног. Великая Мать уверенно ступила на одну из тропинок, замерла, будто колеблясь – идти / не идти, полуобернулась и посмотрела на Пасифию. Руки ее слегка приподнялись и сделали весьма прозрачные жесты, приглашая преследовательницу стать провожатой, то есть обойти Великую Мать и первой погрузиться в родовые воды.